Арминута

Дорогая мама или дорогая тетя,

не знаю, как тебя называть. Я хочу вернуться к вам. Мне здесь плохо, и это неправда, что родственники меня очень ждали, наоборот, они приняли меня как свалившееся им на голову несчастье: для всех я только обуза, лишний рот.

Ты всегда повторяла, что для девочки самое главное — личная гигиена, поэтому сообщаю тебе, что в этом доме помыться — целая проблема. Мы с сестрой спим в одной кровати с матрасом, провонявшим мочой. В той же комнате спят мальчики пятнадцати лет и старше: вряд ли тебе приятно будет об этом узнать. Не знаю, что может случиться. Ты ведь каждое воскресенье ходишь к мессе, преподаешь катехизис в нашем приходе, как же ты можешь оставлять меня в таких условиях?

Ты больна и, наверное, не хотела говорить мне об этом, но я достаточно взрослая, чтобы быть рядом и помогать тебе.

Я поняла, что ты забрала меня совсем маленькой из бедной многодетной семьи ради моего же блага. С тех пор здесь ничего не изменилось. Если тебе не все равно, что со мной будет, пришли сюда дядю, пусть он заберет меня, иначе в ближайшие дни я выброшусь из окна.

P. S.

Извини, что не пришла попрощаться с тобой в то утро, когда вы заставили меня уехать, и не поблагодарила за пять тысяч лир, которые ты спрятала между носовыми платками. Оставшихся денег мне хватит на конверт и марку.

Я забыла подписать это письмо, написанное на листке из тетради в линейку. Бросила его в красный почтовый ящик, висевший рядом с дверью бакалейной лавки, и подсчитала остатки: можно купить два леденца — мне мятный, Адриане лимонный.

— Кому ты пишешь? — спросила она, тщательно вылизывая бумагу, которую отклеила от гладкой поверхности леденца.

— Маме, которая осталась в городе.

— Она тебе не мама.

— Тогда тете, — раздраженно отрезала я.

— Да, она троюродная сестра отца. Хотя на самом деле троюродный брат — это ее муж, карабинер, тот, который привез тебя сюда. Но деньги-то у нее. И она о тебе думает.

— Откуда ты знаешь? — спросила я, слизывая липкую зеленую струйку, стекавшую по палочке на пальцы.

— Вчера вечером слышала, как родители разговаривали об этом у себя в комнате. Серджо хотел меня прогнать, но я спряталась в шкафу. Кажется, Адальджиза собирается отправить тебя учиться дальше, в старшую школу. Не повезло тебе.

— О чем еще они говорили? — поинтересовалась я и перевернула леденец, пытаясь снять каплю с острого кончика.

Адриана неодобрительно тряхнула головой, сама ловко слизнула каплю и помахала рукой, призывая меня есть побыстрее.

— Да, пришла беда — отворяй ворота, — вздохнула она.

Я засунула весь леденец в рот и без всякой охоты продолжала сосать, пока от него не осталось нечто бесцветное, почти невидимое.

— Дай сюда, — раздраженно потребовала Адриана и обгрызла все до деревянной палочки.

Я спросила почтового служащего, как долго будет идти до того города мое письмо, сколько времени уйдет на доставку, сложила дни, умножила на два, добавила еще один: маме же нужно написать ответ. И начиная с одиннадцатого дня стала ждать, каждое утро сидя на низенькой каменной изгороди и наблюдая, как ребятишки на небольшой площади играют в салочки или в классики. Я сидела на ласковом сентябрьском солнце и болтала ногами, и порой мне представлялось, что, вместо того чтобы получить обычный конверт, я увижу своего дядю, которого всегда считала отцом. Он вернется за мной на своей длинной серой машине, я прощу его за то, что он отказался забрать меня назад, оставив на тротуаре перед домом, и уехал.

А может, они приедут вдвоем, она будет совсем здорова, сделает пышную прическу у своего парикмахера — он иногда стриг и меня, когда челка отрастала до самых глаз, — и наденет один из своих мягких шарфов, которые она носит в межсезонье и так красиво повязывает.