Арокс и Штёр № 2. Вестник пост-Аквариума

Потом подходит к жутковатой картинке на стене, на которой нарисовано нечто околоживотное, с огромными глазами. Разрывает этот лист на несколько кусков, садится. Замечает птицу в клетке, она весьма и внимательно, и испуганно, и безразлично, смотрит на него своими сонными и холодными глазищами. Снимает плащ, набрасывает его на клетку. Опять откуда-то появляются странные животные. Новые листы со странными картинками, это… нет, уже не рисунки, но фотографии.

Их не так уж немало. На фотках мужчина и женщина. Раскачивается в кресле, рассматривает фотографии. Потом рвёт их на мелкие кусочки, уничтожает – таким образом – своё прошлое. Оно ему не нужно совершенно. Уже не нужно. Покачивается в кресле. Весь пол в комнате усыпан разорванными фотографиями. Застывает. Взгляд вокруг. Всё то же самое, ничего нового. Внезапно внимательно смотрит вперёд – и видит себя самого.

В кресле, в шляпе. В ужасе кричит.

В немом кино крик воспринимается особенно остро.

Перед нами в «Фильме» мелькнул фрагмент (кусок) жизни. Похоже, что финальный. Что было прежде, каким было оно – мы никогда не узнаем. Но зато видим, чем и как все закончилось.

Невозможно забыть этот простой и жуткий фильм.

Про что он?

Да про всё что угодно; в том числе и про нас с вами. Качающихся в своих креслах, бредущих по своим городам, запирающихся в квартирах. Кошки, собаки, попугаи. Фотографии. Всё как всегда. Ну а потом мы вдруг все вспоминаем – и громко, так громко! так ужасно кричим. Но ни звука не слышно.

Оказывается, фильм-то был немой.

Дон Пангвий

СПЕЦИАЛЬНЫЕ НОВОСТИ

Вчерашний день, часу в шестом, зашёл я на Сенную. Но там никого не били кнутом, да и крестьянок молодых (которые могли бы быть – или как бы даже и стать) жертвами беспричинно неадекватной агрессии, не угляделось мне совершенно. Сложна, туманна, неявна порой cтранная жизнь наша. Побродив с полчасика эдак вокруг да около, отправился я домой. Ну и гамбургер какой-то препаршивый по дороге съел, с соусом из дикой карельской утки.

Неожиданно стало известно, что альбом «Искушения Святого Аквариума», был записан намного раньше того, как все привыкли думать, считать или иногда рассказывать незнакомым девушкам, дабы поскорее их соблазнить. Плоды сего давно налицо.

Якушев не любил работать. Мало работал. Почти что и не работал. Годы идут, вьются изысканно, закручиваются в пёстрые сегментовидные петли, однако Якушев по-прежнему не любит работать. Мало работает. Почти что не работает.

Однажды Сева Гаккель решил, что всё, решительно всё, бесповоротно всё, происходит как-то не так, неправильно, не так как нужно. Отправился в клуб «Грибоедов». Не шибко там ему понравилось. Многое было как-то то не так, то эдак, то непонятно куда и даже зачем. После чего Сева пришёл к выводу, что в древние времена доисторические, когда он жил на улице Лёни Голикова, он ни за что бы и никому бы не поверил, если бы сообщили ему, что в следующем веке группа JETHRO TULL неоднократно будет выступать в Питере. Он бы не поверил, ага. Но вот этого никто ему тогда и не говорил. В тоже время JETHRO TULL с каким-то непостижимым упорством по-прежнему продолжают сюда наведываться. Сева Гаккель ничуть не против.

Однажды некто Пётр Мейдов написал нечто драматургического разлива; то бишь, это получилась не совсем чтобы пьеса, однако и не сценарий киношный, грубый и туповато-жёсткий. Впрочем, как бы там ни было, но Мейдов сам недоумевал немало. Могло ли сложиться иначе? Нет, чёрта с два! Ведь главный персонаж Мейдова по имени Конт, то пытается закрутить беспросветный роман с младшей дочерью дворника Мэлоу, то вызывает на дуэль глиняными тарелками подслеповатого, но дежурного полицейского, то пытается отыскать на улице Рубинштейна, 13 ленинградский рок-клуб, где он однажды курил траву с одной симпатичной леди, но потом забыл как её зовут и уже пять с гаком лет не может этого вспомнить. А уж кто там играл в рок-клубе в тот дивный морозный вечер, ни Конт, ни Мэлоу, да и ни сам Мейдов вспомнить совершенно не могут.

«Не пойму, хорошо мне, или плохо» – подумала одна женщина. И не только подумала. но даже написала эти самые слова. Но может быть, даже и сказала, вслух произнесла. Негромко. Честно скажу в ответ: автор этих строк в упор и совершенно не ведает, чтобы он смог сказать в ответ этой почтенной даме – если бы она задала ему аналогичный вопрос. И как знать, не в связи ли с доморощенно-печальным казусом тотальной разобщённости, древние люди недвусмысленно напевали вокруг порой: «вот такая брат, е...ория».