Аромагия

- Именно! – подтвердила я. – И закройте дверь, сквозит.

Он мгновение подумал и действительно ее закрыл. Изнутри.

- Что с вами случилось? – спросил он, неловко опускаясь на корточки передо мной. – Вас... вас кто-то обидел?

И встревожено заглянул мне в лицо, как преданный пес.

О чем он говорит? Кто мог меня обидеть? Ах, да, та статья...

- Нет, никто меня не обижал. – Бездумно поболтав в бокале вино, я уточнила: - По крайней мере, не сегодня.

- Тогда что с вами такое? – не выдержал Петтер. В неярком свете лицо его казалось вырезанным из дерева. – Вы сами на себя не похожи!

- Не похожа? – переспросила я. Хотелось закричать, бросить бокал в камин, завыть. А за окном, как ребенок, горько и безутешно плакал ветер. И закончила яростно: – Да что вы вообще обо мне знаете?!

- Мало, - признал он, осторожно тронув меня за плечо. И чуть заметно, будто нечаянно, погладил мягкий вельвет рукава. – А вы расскажите!

Мне вдруг нестерпимо потянуло разделить это хоть с кем-нибудь, перестать, наконец, носить все в себе, как свинцовый осколок под сердцем.

- Рассказать? Хорошо, я расскажу. Вы знаете, что такое терять близких, Петтер? – спросила я и глотнула тягучего золотистого вина. Обычно сладкое до приторности, теперь оно неприятно кислило во рту, как будто сквозь медовый вкус пробивался уксус.

Петтер отвел глаза и кивнул, до белизны сжав кулаки.

Я горько усмехнулась и залпом допила вино. Голова кружилась, к горлу подступала тошнота – и слова, которых больше не было сил сдерживать.

- Вы вспоминаете о матери, которой лишились в детстве, да?

Он поджал губы и снова кивнул, не поднимая взгляд.

- Это совсем не то, мальчик! - я покачала пальцем у него перед носом, едва не угодив в глаз. - Вы знаете, что такое, когда на ваших руках умирает ребенок, потому что простуда перешла в воспаление легких? А я ведь могла ей помочь, вылечить... Если бы только у меня были лекарства! – я судорожно вздохнула, захлебываясь воздухом, полынно-горьким от воспоминаний.

Редкость даже в Мидгарде, в Хельхейме талант аромага имел еще большую ценность. Однако стоило мне, тогда еще юной новобрачной, заикнуться о практике, Ингольв взвился на дыбы. Женам в приличном обществе работать невместно, и точка! Лучше бы училась печь пироги, рожала детей и вела хозяйство. Разумеется, свекор целиком и полностью был на стороне своего драгоценного сыночка.

Петтер молчал, но я продолжила – глупо прерывать исповедь на полуслове:

- Но трав у меня не было. Потому что муж запретил мне их покупать. И врачей тоже не было, ведь мы жили в маленьком гарнизоне, затерянном в снегах... Знаете, что мне тогда сказал Ингольв?

Мальчишка мотнул головой, глядя куда-то в пол.

Пахло от него столь причудливой смесью ароматов, что у меня закружилась голова. Календула и горькая ивовая кора, резкий до слез хрен и туманно-мягкое дуновение соленого ветерка лаванды – и горе, и гнев, и желание помочь, утишить боль.

- Спасибо, - с чувством поблагодарила я, совсем рассиропившись – то ли от вина, то ли от этого молчаливого сочувствия. – Вы умеете слушать, мальчик.

Вскинулся, сжал бледные искусанные губы, полыхнули огнем темные глаза.

- Не называйте меня так! – попросил он негромко, но яростно.

Боль будто проскакала плоским камушком по поверхности воды и исчезла в глубине.

- Хорошо, не буду, - согласилась я, устало вздыхая. Запустила пальцы в волосы, и без того наверняка напоминающие воронье гнездо. Прошептала: - Простите меня.

- Прощаю, - улыбка солнечным лучом скользнула по его лицу, разгладила не по возрасту глубокую морщинку между бровей. – А что было дальше?

Спросил серьезно, со странной жадностью.

Зря я, конечно, затеяла этот разговор. Как будто пьяница, готовый до утра жаловаться на судьбу – благодатный повод напиваться снова и снова...

- Я начала пить, - призналась я тихо.

- Вы?! – недоверчиво вскинулся Петтер.

- Я, - надо думать, усмешка вышла горькой, как полынная настойка. – Вы думали, я бесчувственная? Идеальная леди с каменным сердцем?

Мальчишка подумал и мотнул головой.

- Нет. Но я думал... – он осекся и закусил губу.

Я вопросительно взглянула на него, впрочем, легко догадавшись о несказанных словах. Людям кажется, что пить начинают только слабые натуры. Нет, просто у каждого свой запас прочности...

Какое дело юности до препятствий? Когда грядущее манит и обещает счастье. Когда кажется, что полюбишь – и весь мир взорвется фейерверками. Когда в рывке к цели та вдруг оказывается в шаге от тебя – протяни руку и мечта упадет в ладонь, как спелый абрикос. А сладкий сок уже почти разливается на языке...

Разве я – та, восемнадцатилетняя – думала, каково мне будет жить в затерянном среди льдов гарнизоне? Нет, молодым кажется, что можно гореть – и не сгорать...

И в темных глазах Петтера сейчас читалась все та же юная беззаветная вера.