Аромагия

Боги, да я пьяна – вдрызг, как первое время после смерти Фиалки. Первые сутки тогда я провела будто в прострации, судорожно вцепившись в холодную ладошку дочери. Потом, пытаясь растормошить, свекор почти силком напоил меня горячим вином. Средство неожиданно пришлось мне по вкусу, даже дало силы пережить похороны...

И я стала пить. Столько, чтобы хватало забыться – с каждым разом все больше и больше.

В чувство меня тогда привел Валериан, который больно расшиб нос, но не плакал, а только с ужасом и непониманием глядел на такую чужую - пьяную – мать.

Я лечила его, лепеча что-то утешительное, а потом рыдала взахлеб, кусая руку, чтобы не завыть в голос. Но сердце мое умерло вместе с дочерью, сгорело в горячечном бреду...

Мир плавно кружился вокруг, а привычная боль ощущалась как сквозь вату.

- У могилы Фиалки Ингольв сказал, что так распорядились норны. Судьба. – Собственный голос казался мне бесцветным, водянистым и будто пахнущим хлором. - В тот момент я поняла, что больше не люблю мужа.

Я замолчала, бездумно качая пустой бокал и наблюдая за игрой света в гранях хрусталя.

- И я решила, что дети больше не будут умирать только потому, что муж запретил мне их лечить.

Через месяц после смерти Фиалки я попросила знакомую хель передать записку Матери ее поселка. Став для вида смирной и тихой, я напряженно ждала ответа...

Хель отреагировали быстро: Ингольва повысили в звании от капитана до полковника и перевели в Ингойю, сопроводив приказ дарственной на дом и распоряжением о моей практике аромага. Для Ингольва такое назначение было давней и почти несбыточной мечтой, но обстоятельства ее осуществления его крайне уязвили. Он получил все только благодаря мне - и моему неподчинению его прямому приказу. Этого муж мне так и не простил. Тогда между нами будто что-то сломалось. А через несколько месяцев по приезду в Ингойю я впервые узнала о его измене...

Вокруг все плыло, подергиваясь дымкой, и только серьезное лицо Петтера виделось отчетливо.

Странно, я ведь совсем немного выпила, не больше двух бокалов, отчего же так опьянела?

- И еще я решила, что больше детей у нас не будет... Сегодня ровно два года с того дня, как... – и попросила, протягивая ему бокал: - Налейте мне еще вина, пожалуйста.

Язык не заплетался, только голова кружилась, и отчаянно хотелось спать.

- Хватит, - в тоне мальчишки сквозила такая непреклонность, что я поневоле усмехнулась.

Он решительно отобрал у меня бокал и от греха подальше спрятал бутылку. Теперь от него воняло дегтем – отчаянием и бессильной злостью – горько, неприятно, пронзительно.

С трудом удерживаясь на ногах, я добрела до окна, распахнула его и подставила лицо ледяному ветру.

Откуда-то раздавался веселый смех, в темном небе взрывались фейерверки, пахло жареным мясом и пирожками...

Боги, милосердные мои боги, как же мне было больно!

А снег падал и падал на Ингойю, как белый пепел моих надежд и моей любви...

Добраться до дома мне помог Петтер, который с рук на руки сдал меня Уннер.

Уже шагнув к лестнице, я обернулась, вспомнив, что так его и не поблагодарила.

- Петтер! – позвала я.

- Да, госпожа Мирра? – отозвался он, и его улыбка вдруг засветилась пронзительной нежностью.

- Спасибо! – вымолвила я, преодолевая попытки Уннер увлечь меня наверх, к спальням.

- Пожалуйста, - только и ответил он.

Пахло от него так восхитительно, смолисто-ладанно, что у меня вдруг посветлело на душе.

Ладан - это прохладная ладонь на горячем лбу, стакан чистой воды в угаре тяжелых мыслей. Когда обидно до слез, когда мучают сомнения - он протянет руку, вытрет слезы со щек, утешит...

Голос Уннер заставил меня отвлечься от смакования замечательного аромата.

- Я отведу госпожу наверх и спущусь к тебе! – резко проговорила она, обернувшись к Петтеру.

От нее повеяло неприятным, до слез резким запахом горчицы.

Я сделала вид, что ничего не заметила. Надо признать, у Уннер были причины ревновать.

- Хорошо, я жду, - тихо пообещал мальчишка.

В ярком электрическом свете лицо его казалось усталым и как будто потухшим...

Разумеется, на следующий день я проснулась не в лучшем настроении.

Пришлось накапать смесь масел грейпфрута, розмарина, фенхеля и можжевельника – лучшее средство в таких случаях. Надо сказать, аромат у него своеобразный, зато мертвого на ноги поднимет!

Однако чувствовала я себя по-прежнему дурно, и болтовню Уннер пропускала мимо ушей. По ее словам, вчерашнее свидание удалось на славу, вот только слушать подробности о нем я не желала...

Спохватилась я, лишь заметив, что Уннер как-то странно на меня косится, и заставила себя вернуться к реальности.

- Что случилось? – спросила я, встретившись с Уннер взглядом в зеркале.

Она отвела глаза и уронила щетку, которой как раз меня причесывала.

- Ничего, - пробормотала она, кусая губы. – С чего вы взяли?

- Уннер, - усмехнувшись, я потянулась к баночке с медовым бальзамом для губ, - даже если у меня были какие-то сомнения, ты только что их полностью развеяла.

- Петтер... он переезжает к нам! – сдалась она, снова берясь за щетку.

Я поморщилась – она слишком дергала меня за волосы (видимо, от волнения), и уточнила: