– Неужели даже не догадываетесь? – Он смотрел на меня с насмешливым удивлением. – Несложно заметить, что мальчишка влюблен в вас без памяти. А Уннер, как мы убедились, была особой ревнивой…
Сдержать предательский румянец оказалось непросто. И как я ни старалась, не могла найти иного объяснения или хотя бы противоречий в предложенной Исмиром версии.
– В последние дни она вела себя необычно, – вспомнила я вдруг. – Была совсем на себя не похожа.
Исмир подался вперед:
– Это было до или после убийства мэра?
– После, – уверенно ответила я. – Накануне Уннер была веселой, что-то щебетала о своих планах на совместную жизнь с Петтером…
Я замолчала, сообразив, что на пути этих планов оказалась я сама.
– А потом мальчишка отказался на ней жениться, – задумчиво проговорил Исмир. Глаза его, похожие на кусочки северного голубоватого льда, сверкали азартом. – Полагаю, она догадалась или, возможно, ей подсказали, кто в этом виноват. И когда Уннер представилась возможность отомстить, она легко ею воспользовалась.
Я зябко передернула плечами. Действительно, с помощью Уннер совсем несложно было подбросить полиции любые доказательства моей вины.
– Позже она поняла, что натворила, – предположила я, заново оценивая все странности ее поведения в последние дни. – Думаю, ей стало стыдно. – Исмир усмехнулся, кажется не слишком веря в человеческую совесть, но я упрямо продолжила: – Некоторое время она пряталась в доме родителей под предлогом болезни матери, а потом…
– Вы хотите сказать, что она раскаялась и решила идти в полицию? – Скептицизм Исмира ощущался сладко-горько-кислым аккордом грейпфрута и свеже-едкой цитронеллой.
– А почему нет? – Я пожала плечами. – Насколько я знаю Уннер, она вполне могла сгоряча наделать глупостей, а потом искренне о них жалеть. Если она проговорилась убийце о своих намерениях…
Я не закончила фразу, но Исмир догадался и так.
Вскочив, он снова принялся мерить комнату шагами. Кажется, он настолько увлекся, что даже не замечал лужи на полу. Впрочем, ледяному дракону простуда не грозит.
Исмир резко остановился передо мной.
– Ответьте мне на два вопроса. Первый: кто мог знать о том, что масло полыни ядовито? И второй: кто мог получить ключ от «Уртехюса»?
Я честно задумалась.
– Думаю, знать мог любой врач или аптекарь. Недавно вышли несколько статей о вреде абсента, в состав которого входит полынь, они могли заинтересовать специалиста. А насчет ключа даже не знаю. Специально я никому не говорила, кроме Уннер, а подсмотреть мог кто угодно.
– Но Сольвейг совершенно точно видела Уннер в то утро именно с врачом! – подсказал Исмир. – По меньшей мере, это ставит его под подозрение.
– Подождите! – попросила я, пытаясь собраться с мыслями. Вскочила (кажется, Исмир прав – так легче думается), прошлась по комнате. – Но ведь все остальное: сережка, идея насчет валерианы, да сама мысль использовать ревность Уннер – это больше похоже на женщину! Не верю, чтобы болван Ильин мог такое придумать! А уж тем более – осуществить.
– Женщина вряд ли стала бы расчленять тело, – возразил Исмир. – Это больше напоминает…
Он осекся.
– Совместное творчество, – закончила я тихо. Дракон посмотрел мне прямо в глаза и медленно кивнул. – И если доктор Ильин в этом замешан, то женщина – это Ингрид. Только ума не приложу, зачем им понадобилось убивать мэра.
Исмир почему-то нахмурился и отвернулся.
– Думаю, самое время допросить доктора, – заметил он ледяным тоном. И резкий запах чистотела. Досада.
– Вы уверены, что он во всем сознается? – скептически спросила я.
Дракон стремительно обернулся, сверкнул хищной улыбкой.
– Сознается! – со спокойной уверенностью заверил он. – Я сумею спросить
Исмир кивнул и стремительно вышел, оставив меня гадать, не намерен ли он пытать доктора. Впрочем, вспомнив, какой мучительной была смерть Уннер, я поняла, что жалости к убийцам не испытываю…
Дракона не было долго. За окном успело стемнеть, и завывания ветра заставляли меня ежиться и тревожно вздрагивать.
Я не находила себе места от тревоги. Наступил и минул час ужина. Звать меня к столу никто не пришел, а у меня пропал аппетит от одной мысли, что придется сидеть за одним столом с Ингольвом. Стоило вспомнить, как он ласково просил Ингрид присмотреть за Валерианом, и во рту становилось горько.
От идеи сделать хоть что-нибудь полезное пришлось отказаться, когда я нечаянно смахнула со стола баночку нима. Своеобразные миазмы этого масла, напоминающие одновременно чеснок и подгнивший лук, заставили меня ретироваться из лаборатории, плотно прикрыв за собой дверь.
В приемной по-прежнему было влажно, зато ничем посторонним не пахло.
В конце концов я выпила изрядную дозу экстракта пустырника (от запаха валерианы меня передергивало), принесла стул, уселась и закрыла глаза.
– Мирра? – позвал меня чей-то голос, заставив вздрогнуть и открыть глаза.
Надо мной склонился Исмир. Нежный аромат будоражил мой нюх. Сандал поверх пачули – как шелковый шарф на вспаханной земле.
– Да, господин Исмир, – откликнулась я. – Позвольте мне встать.