Аромагия

Она казалась зачарованной, да и на лицах остальных слуг читалось благоговение напополам с ужасом. Только мне отчего-то страшно не было. Я искоса глянула на заинтересованно подавшегося вперед инспектора Сольбранда, напряженно застывшего господина Колльва, спокойного констебля и нахмуренного доктора и убедилась, что мы пятеро оставались всего лишь зрителями. Выходит, драконью магию можно направлять! Надо же, как любопытно…

Исмир на нас не отвлекался. Казалось, для него существовали только шестеро слуг — именно на них скрестились лучи софитов.

— Благодарю, — склонил он светловолосую голову и продолжил вкрадчиво: — Питаю надежду, что все вы знаете, как сильно мы, драконы, не любим лжи и уверток?

— Да… конечно… как же… — прошелестел согласный хор.

Надо думать, драконы состоят в родстве со змеями, по крайней мере, загипнотизировать жертв Исмиру удалось просто великолепно!

Даже запах от них теперь исходил один и тот же — едкий, нашатырно-камфорный, от которого пробивал озноб. А ведь люди так не бывает! У кого-то болит зуб, кто-то поссорился с невестой, а кто-то, напротив, выиграл солидную сумму на тараканьих бегах… Желчная вонь зависти, розовое благоухание влюбленности, уксусно-кислое разочарование — все они сливаются с запахами немытых тел, золы, газов, создавая непередаваемый «букет».

Исмир легкой походкой прошелся вдоль строя трепетавших слуг, и на мгновение мне почудилось, будто он бьет себя по бокам хвостом (которого в человеческом облике, он, само собой, не имел). В комнате отчетливо похолодало, и я невольно поежилась. Должно быть, это движение привлекло внимание Исмира: он коротко взглянул на меня, и я вдруг поняла, что он искренне веселился. Все это — ужас, недоумение, оцепенение — его забавляло!

— Тогда вам лучше сразу признаться, — продемонстрировав в улыбке прекрасные крепкие зубы, предложил дракон. — Кто из вас позаимствовал глазные капли госпожи Бергрид?

Слуги молчали, мелко дрожа, а одна из горничных принялась всхлипывать, в ужасе затыкая рот руками.

— Молчите, — констатировал Исмир огорченно, вдруг напомнив мне строгую няньку, выведенную из себя проделками подопечных. Я с трудом спрятала усмешку. Можно подумать, он действительно рассчитывал, что виновный тут же признается! — Тогда мы пойдем иным путем!

Он отвернулся к окну, которому ранее уделял столько внимания, и взял с подоконника кусок стекла. По ряду слуг прошелестел единый вздох. Казалось, что все они задерживали дыхание под пристальным взглядом дракона, а теперь жадно глотали воздух.

Исмир тем временем коснулся оконного стекла. Прищурился, то ли любуясь, то ли что-то прикидывая. Любопытно, что такого интересного он там обнаружил?!

Видимо, вопрос этот занимал не только меня: все снова примолкли и с недоумением наблюдали за драконом. Смотрелся он, надо сказать, весьма красочно. Белый с голубоватым блеском наряд; светлая кожа, будто искрящаяся льдистым сиянием; холодное сверкание ярко-голубых глаз — такого оттенка бывают айсберги; серебристые пряди волос… Одна из девиц, забывшись, мечтательно вздохнула. А ведь она наверняка не ощущала самой замечательной составляющей облика Исмира — влекущего благоухания сандала! Нежнейший древесный аромат ласково, но властно звал за собой, обещал сладкое забытье…

Бледные лица, расширенные глаза и учащенное дыхание зрителей выдавали их состояние.

У меня закружилась голова, и пришлось впиться ногтями в ладони. Боль несколько меня отрезвила, и дальше я досматривала представление уже почти спокойно. Театр одного актера в исполнении Исмира завораживал, заставляя забывать о действительности, увлекая в придуманный мир. Надо думать, дракон искренне наслаждался происходящим.

Исмир под разными углами рассматривал стекло, затем повернул его так, чтобы было видно всем присутствующим. Оно оказалось непрозрачным — гладкую поверхность затянули кружевные морозные узоры, отчего-то не таявшие от тепла рук.

— Взгляните, — предложил Исмир негромко, не отвлекаясь от своего занятия. — Это стекло из ванной комнаты госпожи Бергрид, откуда я вынул его полчаса назад. Видите, лед все еще не растаял? — он на мгновение умолк, убедился, что аудитория завороженно внимает, и продолжил: — А знаете ли вы, что лед умеет говорить? Он многое помнит и о многом может поведать. Раз уж никто из вас не соизволил признаться, давайте спросим у льда…

Последнее слово он выделил интонацией, словно говоря о стихии, а не о крошечном ее осколке. И столько нежности, столько благоговения звучало в его голосе, столько тоски, что кто-то негромко всхлипнул (и я с огромным удивлением обнаружила, что это был доктор Ильин!).

Исмир тем временем начертал на стекле какие-то таинственные знаки и отпустил его.

— Ах! — слитно вздохнули люди, но оно не разбилось — осталось преспокойно висеть в воздухе, словно на невидимой подставке.