Аромагия

Муж был пьян сильнее обычного, так что обошелся без длительных прелюдий. Порванная ночная рубашка, комом отлетевшая в сторону; несколько торопливых, будто липких, поцелуев; колено, нетерпеливо раздвигающее мои ноги…

Ингольв удовлетворенно сопел мне в шею и похрапывал, а я старалась не плакать. Потому что какая-то часть меня получала от этого процесса удовольствие. Потому что в пиковый момент муж прохрипел чужое имя. Потому что хотелось поскорее вымыться или хотя бы отодвинуться на самый край постели, но тяжелая рука мужа пригвоздила меня к кровати.

За окном успокаивающе шелестело море, по оконному стеклу шлепал дождь, кто-то шуршал в стене. Я лежала без сна, глядя в смутно виднеющийся потолок, и силилась пореже вдыхать исходящее от Ингольва амбре коньяка и пота, от которого к горлу подкатывал комок.

Только когда небо чуть посветлело, Ингольв, всхрапнув, откатился в сторону, и я смогла встать. Натыкаясь на мебель и углы, я пробралась в ванную и поспешно обтерлась полотенцем, смоченным розовой водой. Кожа быстро покраснела, нежный цветочный аромат окутал меня облаком. Впрочем, помогло это мало — я все равно ощущала себя использованной салфеткой.

Я уронила на пол полотенце и закрыла лицо руками.

Еще немного, и я не выдержу. Сорвусь, и не остановят меня ни приличия, ни даже мысль о Валериане. Больше так нельзя. Молча глотать обиду, давиться невысказанными упреками, чувствовать себя тряпкой, о которую вытирают ноги. Даже «Уртехюс» перестал быть для меня надежным убежищем, потому что глупо прятать голову в песок и надеяться, что беда не заметит тебя, если ты не видишь ее.

Подойдя к зеркалу, я внимательно изучила собственное отражение — как-то разом постаревшее, с синяками под глазами и горькой складкой у губ. Я не хотела быть той женщиной, которую видела в зеркале. Выгоревшей, закопченной изнутри, как старая керосиновая лампа.

Я хотела забыть эту ночь. Пусть глупо, пусть мелочно… Пусть. Я хотела забыть.

Мне было, ради кого жить. Только жить не хотелось.

Выпив три чашки крепчайшего кофе, я уселась на подоконник в гостиной, обхватила колени руками и замерла, невидяще глядя на улицу. Под дождем остатки снега успели растаять, обнажая неприглядный, намокший серый город. Запахи грязи, гниющей рыбы, водорослей, йода и воды как будто перемешали и хорошенько взболтали, получив в итоге что-то невнятное и размытое.

От каменного подоконника тянуло холодом, из-за бессонной ночи и избытка кофе у меня слегка кружилась голова. А внутри словно свернулась змеиными кольцами пустота. Не осталось ни обид, ни сожаления, ни даже вины — только выжженная пустыня. И песок воспоминаний легко сыпался между пальцами.

Я сидела, глядя в безмолвное небо, и ощущала себя бесконечно одинокой. Боги, милосердные мои боги, за что вы так со мной? Неужели мне мало было измен Ингольва, презрения свекра, смерти дочери? Беспощадные и циничные норны не скупились, щедро сыпали в котел моей судьбы специи и пряности. Едкий, сводящий с ума страх за сына; растоптанная любовь, пахнущая как вянущие без воды цветы; жалящая крапивой разлука с родными; густая смола боли.

А теперь еще и эта ночь, отдающая аммиаком и дешевым ванилином. От одного воспоминания к горлу подкатывала тошнота.

И никогда уже не склеить разбитый хрусталь иллюзий, не начать жизнь заново, не вернуть ушедших…

Впрочем, какой смысл себя жалеть? Не стоит полагаться на богов. Разве нельзя самой добавить в свою жизнь немножко тепла, чуточку нежности, лучик света?

Говорят, пепел хорошо удобряет почву…

Заставив меня вздрогнуть, по всему дому ожили часы: кричала кукушка, исполняли заученный танец лебеди на пруду, звенели ходики. И, повинуясь зову часов, дом разом ожил, зашевелились его обитатели. Что-то втолковывал Сигурду свекор; Ингольв ревел буйволом, требуя рассола и зачем-то пистолет; звенела посудой Сольвейг, накрывая на стол.

Дождавшись, пока мой благоверный уберется в свои комнаты, я поднялась наверх. Стоящий в коридоре свекор, на минуту отвлекшись от распекания прислуги, встретил меня подозрительным взглядом.

Я чувствовала себя так мерзко, что хотелось говорить гадости и бить посуду, но воспитание не позволяло выказывать чувства столь откровенно. Пришлось улыбнуться и склонить голову в молчаливом приветствии.

Оказавшись в своей комнате, я принялась за дело.

Маска с глиной рассул, экстрактом огурца и маслом базилика, чтобы убрать следы усталости. Чайно-шалфейные компрессы на глаза — от мешков и красноты. Медовый скраб для тела и крем с розой, сандалом и мускатным шалфеем.

Сольвейг через дверь позвала меня завтракать, но я крикнула, что буду позже. Она фыркнула и удалилась.

Я критически осмотрела себя в зеркале. Пожалуй, без косметики сегодня лучше обойтись — лишние улики ни к чему. Разве что немного пудры…

Блузка нежнейшего розово-бежевого оттенка, любимые янтарные украшения…