Аромагия

Оставалось только вздохнуть. В конце концов выяснилось, что интендант намеревался подарить всем своим нынешним возлюбленным по флакону духов. Будущих обладательниц эксклюзивных благовоний оказалось пять, так что обсуждение желаемых ароматов растянулось надолго.

«Ах, Сванвейг — она как персик! Понимаете, персик!» — горячился господин Льётольв, когда я пыталась объяснить ему, что даме под пятьдесят вряд ли придутся по вкусу фруктово-сладкие духи.

Заодно господин Льётольв пытался приобнять меня, вручить драгоценный браслет («Это только из уважения!») и заглянуть в вырез платья…

Словом, когда дверь без стука распахнулась и на пороге появилась Сольвейг, я с облегчением перевела дух.

— О, Сольвейг, заходите! — воскликнула я с широкой улыбкой.

Домоправительница вытаращила глаза и едва не попятилась от столь приветливой встречи.

К исходящему от нее аромату уксуса добавился сладко-горько-кислый аккорд грейпфрута и колкая хвоя — опаска.

— Госпожа… Мирра? — запинаясь, переспросила она.

Ответить я не успела: к Сольвейг уже устремился с распахнутыми объятиями господин Льётольв.

— Ах, какая женщина! — томно проворковал он, приобняв Сольвейг за талию и глядя на нее столь жарким взглядом, что домоправительница зарделась. — Красавица!

Я спрятала улыбку: назвать так сухопарую Сольвейг в неизменно сером платье мог только господин Льётольв.

— Сольвейг, что вы хотели? — я сочла необходимым напомнить о своем присутствии.

— А? — она с трудом отвела затуманенный взгляд от соблазнителя. Кажется, Сольвейг еще не доводилось бывать под таким шквальным огнем обольщения, и она совершенно растерялась. Исходящий от нее запах изменился — теперь это был не просто уксус, а малиновый, в котором еще ощущался привкус и аромат спелых ягод. — А, да. Вот. Вам звонили. Ждут ответа. У телефона.

Я развернула записку и пробежала глазами текст. Гуда сетовала, что в последнее время я совсем перестала показываться в обществе (что соответствовало действительности), а также весьма настойчиво приглашала меня послезавтра на гейзерный пикник, грозясь обидеться в случае отказа.

— Сольвейг! — позвала я. Она не откликнулась, пришлось повторить громче: — Сольвейг!

— А? — вздрогнула она, млея, пока господин Льётольв целовал ей руку.

— Передайте, что я непременно буду!

— Ага, — Сольвейг заторможено кивнула.

Оставалось надеяться, что даже в любовном дурмане она не забудет, о чем речь.

— Кстати, — спохватилась я. — Почему вы пришли сами, а не прислали Уннер?

— Уннер! — она тотчас скривилась, кажется, позабыв даже о господине Льётольве. — Эта вертихвостка куда-то сбежала!

— Понятно, — я не стала расспрашивать дальше. — Вы можете идти.

— До свидания, милейшая госпожа Мирра! — неисправимый сердцеед послал мне жаркий взгляд, подмигнул и отбыл, крепко удерживая за талию добычу.

Когда за ними закрылась дверь, я наконец позволила себе расхохотаться. И едва не подавилась смехом, когда из угла комнаты ко мне скользнула тень.

— Господин Исмир! — воскликнула я, приглядевшись, и прижала руку к испуганно колотящемуся сердцу. — Что вы здесь делаете?

Надо думать, он проник в «Уртехюс», когда я была увлечена беседой с господином Льётольвом.

Дракон шагнул к окну и остановился спиной к нему, не давая рассмотреть его лицо.

— Госпожа Мирра, — он чуть наклонил голову, скрещивая руки на груди так, что под легкой рубашкой обозначились мускулы. Обжигающий холод мяты словно леденил кожу. — Давно не виделись.

— Давно, — согласилась я, хотя с последней нашей встречи едва минуло несколько часов. От воспоминания о том, как он прижимал меня к скале и запугивал, противно заныл желудок. Что, если Исмир снова примется за свое? Здесь за меня некому вступиться. Пытаясь перебороть воспоминание о собственном страхе и беспомощности, я произнесла светским тоном, плавно поведя рукой: — Присаживайтесь! Будете чай или кофе?

Исмир покачал головой. Вокруг него словно бушевала метель: пронзительно прохладный, с солью, эвкалипт, шипастый лемонграсс, колкая мята. И туманно-мягкое, лиловое дуновение лаванды. Холодная злость и усталость.

Вздохнув, я отвернулась и принялась разжигать спиртовку. Отчаянно хотелось кофе, чтобы утопить губы в обжигающей горечи, согреться и успокоиться.

— Вы так и не ответили, принимаете ли мое предложение, — наконец нарушил молчание Исмир. Голос его звучал хрипловато, как будто простужено.

А сегодня на берегу мне вовсе не показалось, что Исмира так уж волновал мой ответ!

Я молча доварила кофе — с корицей, медом и мускатным орехом — и села в кресло, грея пальцы о горячую чашку. Исмир по-прежнему застыл у окна, глядя на меня с непонятным выражением.

— Принимаю, — вздохнула я, — но с одним условием.

От Исмира будто плеснуло горчично-уксусным раздражением. Отойдя от окна, он остановился напротив меня. Лицо его было почти серым, зато от раны остался только едва заметный рубец, рассекающий бровь.

— Вы ставите мне условия? — обманчиво мягко поинтересовался Исмир. Крылья его носа хищно раздувались.