Я улыбнулась, не открывая глаз. От мальчишки исходило теплое благоухание ванили и крепкая горечь кофе — такие желанные в этом царстве льда, безразличных людей и химических ароматов. Всего лишь небольшая слабость — на несколько мгновений позволить себе наслаждаться чистыми, по-юношески сильными чувствами. Словно пьешь горячее вино со специями и медом — маленькими глотками, упиваясь каждой пряно-сладкой каплей.
— Спасибо, Петтер! — я с трудом подняла тяжелые веки.
Сама не знаю, благодарила ли я за мелкую услугу или за тихую нежность…
Подняла руку, поправляя выбившуюся из-под шляпки непослушную рыжую прядь… и увидела, как застыл устремленный на меня взгляд Петтера.
Рукав соскользнул, открывая уже обозначившиеся на нежной коже синяки. Впопыхах я забыла надеть перчатки, и теперь уродливые пятна были видны во всей красе.
— Господин полковник не должен так поступать! — тихо, но яростно вырвалось у мальчишки.
Ветивер зазвучал глухим басом — землистый и чуточку дымный. Очень мужской аромат — воплощение спокойной уверенности и готовности защищать.
— Он в своем праве, — так же негромко ответила я, машинально потирая запястье.
Острый стыд крапивой ужалил душу, взбаламутив ровную гладь чувств. Муж так безобразно обращался со мной, тем более при посторонних… А я вынуждена терпеть и подыскивать оправдания его поведению. Впрочем, жалость и презрение в глазах знакомых куда хуже самих побоев. Общество склонно винить во всем женщину — спровоцировала, не сумела утихомирить, заслужила…
Собственно, а что я могу поделать? Разве что по-детски подсыпать слабительного в суп, но это мелко и недостойно.
От чувства собственного бессилия во рту сделалось горько, от обманного лекарственного спокойствия не осталось и следа.
Я сама распахнула дверцу и выбралась наружу…
Визит в кондитерскую, как обычно, оказал на меня самое благотворное действие.
Печеные яблоки с корицей, рассыпчатые слойки с солоноватыми нитями сыра, невзрачные кружочки овсяного печенья и воздушные облака безе с орехами — разве все это изобилие может кого-нибудь оставить равнодушным?! А пропитанные вишневым коньяком бисквиты, прослоенные кисло-сладким густым вареньем? А покрытые шоколадным кремом пирожные, украшенные взбитыми сливками?
В автомобиль я вернулась, сияя улыбкой и осторожно прижимая к груди объемистый сверток.
Как бы ни была сурова жизнь, всегда можно отыскать мелкие приятности — как изюм в сдобной булке…
Дом госпожи Бергрид сиял огнями, как в канун Йоль, когда все люди зажигают свечи и верят, что вместе с пламенем к небесам вознесутся их надежды и чаяния.
Автомобиль, мигнув фарами, притормозил у крыльца.
— Петтер, пожалуйста, подождите в машине! — попросила я, опираясь на его руку, чтобы выбраться из салона. Колкая шерсть неприятно уколола пальцы, ветер бросил в лицо горсть дождевых капель, заставив поежиться. — Я скоро вернусь.
— Слушаюсь, — отозвался он, беря под козырек.
Исмир почему-то хмыкнул, но на мой вопросительный взгляд ответил улыбкой, сладкой, как апельсиновое варенье.
Молоденькая горничная, которая открыла нам дверь, испуганно округлила глаза.
— Голубушка, доктор Ильин уже уехал? — с порога поинтересовался инспектор, уверенно проходя мимо нее.
— Нет, доктор у госпожи, — она сделала книксен и стрельнула глазками на невозмутимого Исмира.
И, надо сказать, дракон действительно поневоле приковывал взгляд. В бледно-голубом одеянии он походил на кусок льда, искрящийся собственным светом. Только кремовый аромат сандала выбивался из этого сверкающего великолепия, ласковой волной обнимая высокую фигуру Исмира.
Почувствовав, как деликатного благоухания сандала закружилась голова, я поспешила включиться в разговор — схватилась за реальность, как утопающий за соломинку.
— Тогда мне пока не стоит там показываться, — заключила я. — Боюсь, доктор мне не обрадуется.
— Конечно, голубушка, — согласился инспектор, разматывая шарф. Как многие пожилые люди, инспектор всегда мерз и зависел от капризов погоды. — Мы пойдем к твоей госпоже, а ты проводи госпожу Мирру в гостиную и подай ей чаю!
— Кофе, — вмешалась я, пытаясь снять шляпку. Проклятые булавки никак не желали выпутываться из массы волос.
Дернув шпильку чуть сильнее, я прикусила губу от нешуточной боли и рассердилась на саму себя.
Чьи-то ловкие пальцы сзади коснулись головы и за несколько мгновений избавили меня от шляпки — и от шпилек вообще. Освобожденные от них волосы волной упали на спину.
Мне не требовалось оборачиваться, чтобы узнать неожиданного помощника — в безмятежный аромат сандала щедро плеснули мандаринового сока и приправили ложечкой гречишного меда.
Рука Исмира будто ненароком скользнула по непослушной массе волос, нежно поправила локон на шее…
Где-то рядом — и бесконечно далеко — прерывисто вздохнула служанка, и это меня резко отрезвило.
— Благодарю, господин Исмир! — ледяным тоном произнесла я, отстраняясь.
Надо думать, в глазах моих он прочитал не сказанное: «Не смейте больше так делать!».