Аромат апельсинов

Моя одежда не изменилась. Под пальцами я разглядываю знакомую ткань. Пальто. На мне до сих пор надето пальто. Хорошо, хоть я догадалась его расстегнуть. Не удивительно, что на улице я упрела. Так вот, почему на меня все так странно смотрят.

— Можешь раздеться, — предлагает мне Джонни.

Я киваю и стягиваю с себя пальто. Феминистки могут бороться за что угодно, но Джонни — джентльмен. Он вешает пальто на крючок за дверью и снова встаёт рядом со мной. Кладёт руку мне на талию, а все присутствующие в комнате молча наблюдают.

— Это Эмм, — произносит Джонни таким тоном, будто каждый день приводит домой незнакомку. Вполне возможно, что это и так. — Это Ванда, Пауль, Эд, Беллина и Кэнди. Поприветствуйте Эмм.

Раздаётся многоголосый хор, но я стою молча. Ванду я не знаю, и её имя мне не знакомо. Но Беллина Кассиди — автор пьес. В её постановках задействована половина актёров Бродвея. Эдгар д’Онофрио был знаменитым писателем, который в конце семидесятых покончил жизнь самоубийством. Пауль — это, вероятно, Пауль Смит, фотограф, а по совместительству и сценарист, и режиссёр нескольких ранних фильмов Джонни. И Кэнди…

— Кэнди Апплгейт?

Кэнди поворачивается ко мне с улыбкой.

— Именно так.

— У тебя ресторан, — произношу я. — И кулинарное шоу на телевидении.

Раздаётся смех. Я оглядываюсь ещё раз, теперь мне ясно, что компания подобралась на редкость странная. Слизываю с губ капельки пота.

— Нет, девочка, это не я, — качает головой Кэнди и возвращается к кастрюле. Что бы он ни готовил, пахнет вкусно. — Ты, должно быть, путаешь меня с другим Кэнди.

— Нет, я говорю про тебя, — я успеваю захлопнуть рот прежде, чем ляпнуть что-то недозволенное. Приступы — это не сны, которые я иногда могу контролировать. Во время приступов мне никогда не удавалось изменить ход событий. Это означает, что они иногда страшнее кошмаров. А порой, как сейчас, например, надо просто напомнить себе, что это не реальность, и поделать с этим ничего нельзя. Я могла бы им рассказать, что знаю будущее. Но меня, вероятно, приняли бы за сумасшедшую, хотя таковой я не являюсь.

Джонни смотрит на меня испытующе.

— Дай ей поесть, Кэнди.

— Без проблем, — отвечает тот.

Вскоре на стол водружают миску с пикантным вегетарианским гуляшом, от которого исходит пар. Мы едим ароматный клейкий рис и макаем домашний хлеб в соус. Меня не надо уговаривать, взять вторую порцию. Не потому что я голодна, а потому что очень вкусно.

Все едят помногу. Звучат смех и шутки. Люди поддерживают разговор о политике, искусстве и музыке, которую я знаю по урокам истории и старым шлягерам на радио. Как бы невзначай, произносятся разные имена — Джаггер, Боуи, Леннон. Мужчины и женщины лезут пальцами в кастрюлю и едят руками. Они пускают по кругу трубку, не говоря мне о том, что в ней, и я делаю затяжку, потому что это не реальность.

Всё это время Джонни рассматривает меня. Он сидит за столом напротив. Я тоже наблюдаю за ним. Я не спрашиваю, в каком мы сейчас году, так как знаю, это всё равно не играет никакой роли.

Если судить по длине его волос, я полагаю, Джонни около двадцати четырёх лет. Таким образом, я старше его на добрых семь лет. Кажется, для него это не имеет значения.

Для меня, тоже.

Мы едим, говорим и смеёмся. Кто-то приносит гитару и начинает играть. Удивительно, но её слова мне известны. Что-то о цветах и солдатах, и где они умирают. Затем они поют: «Пафф, волшебный дракон». Я и не подозревала, что речь в этой песне идёт о марихуане.

В какой-то момент народ пересаживается. Я оказываюсь рядом с Джонни, мы сидим, касаясь друг друга бёдрами и плечами. Парень нагибается, чтобы взять кусочек хлеба от Кэнди и наполнить мой стакан тёмным красным вином, которое в настоящей жизни я бы ни за что не выпила.

Джонни поворачивает ко мне голову и улыбается. И я целую его. У него горячее дыхание. Во время поцелуя он улыбается, его рука медленно двигается по моей шее.

Никто не обращает на нас внимания или всем всё равно. Полагаю, что я больше под кайфом, чем пьяная. Эд уже положил голову на стол и тихонько храпит. Джонни под столом поглаживает мои бёдра.

— Отнеси меня куда-нибудь, — шепчу я ему на ухо.

Джонни смотрит мне в глаза заинтригованно и ошеломлённо. Затем кивает. Он поднимает меня на руки и уносит из-за стола. Мы не прощаемся и не оборачиваемся. Мы в обнимку поднимаемся наверх по длинной, узкой лестнице. Одной рукой держусь за Джонни, другая скользит по перилам. Я смотрю вниз на первый этаж, потом наверх — на второй. Мы оказываемся как раз между ними. Джонни двигается вперёд. От еды и содержимого трубки у меня кружится голова, но я следую за ним.

Добравшись до конца лестницы, беру бразды правления в свои руки. Я целую его, отталкиваю его к стене и ставлю ногу между его бёдер. Мне в живот упирается металлическая пряжка его ремня. Я глажу руками по его груди, по мягкому материалу отвратительно узорчатой рубахи. И целую парня. Долго и страстно.

Когда я отрываюсь от его губ, он опять смотрит на меня с любопытством.

— Ты кто?