Швейцар у дверей гостиницы приветливо распахнул двери, но Малкольм покачал головой, показывая, что не собирается заходить внутрь. Вместо этого он подозвал ошивающегося неподалеку носильщика, вручил ему картину и приказал доставить в свой номер, лишь после этого обернулся ко мне и жестом указал на ресторан “Молли Гвинз”.
Когда-то здесь очень любили ужинать мои родители, но когда после смерти отца дела стали плохи, и эта ресторация осталась лишь хорошим воспоминанием из матушкиной молодости. Я здесь никогда не бывала, лишь изредка проходила мимо, заглядывая в большие окна, за которой проходила абсолютно отличная от моей жизнь.
Слишком богато и дорого было по ту сторону стекла.
– Мы точно сюда? – неожиданно робким голосом, решила уточнить я.
– Да, – не понимая моего смущения, кивнул граф. – В прошлый мой приезд здесь не плохо кормили.
Он говорил об этом обыденно, я же понимала, какая между нами социальная пропасть, и насколько по-разному мы относимся к одним и тем же вещам. Для Малкольма роскошь была чем-то самим собой разумеющимся, я же, несмотря на благородное происхождение и воспитание, смотрела на все эти изыски настороженно и считала ненужным излишеством.
У дверей нас встретил распорядитель зала, свободный столик тоже нашелся быстро. Служащий наметанным глазом определил финансовую состоятельность графа и сразу предложил ему одно из лучших мест: подальше от основных посетителей, уединенный уголок с мягкими диванами за плотными бордовыми шторами. Приглушенный свет навевал обстановке некую романтичность, коей даже и не пахло в реальности, и казалось, что на улице не разгар дня, а глубокий вечер.
Я присела на край дивана, неловко поерзала на мягкой обивке, напротив расположился Малкольм. Из ниоткуда соткался вежливый официант, он наполнил наши бокалы водой, предложил аперитив, подал мне меню в плотной золотистой папке, я же даже побоялась ее раскрыть. Чувствовала себя в этой обстановке неуютно, словно лишняя деталь, пытавшаяся вписаться в новый механизм.
– Я ничего не буду, – твердо сообщила о своем выборе официанту, отдавая обратно меню.
Малкольм удивленно взглянул на меня, и, кажется, только сейчас понял, почему я веду себя столь скованно и растерянно. До него наконец-то дошло, что не стоило тащить меня в подобное заведение.
– Мы оставим заказ через десять минут, – отдал он и свою папку официанту, тем самым намекая, чтобы тот удалился.
Служка кивнул и исчез с наших глаз.
– Итак, Роуз, расскажите, что же случилось, раз вы обратились ко мне? – со всей серьезностью спросил он, внимательно глядя в глаза.
Я отпила воды, смачивая пересохшее горло и, давя в себе остатки гордости, рассказала ему о болезни Эмили, о ее дорогостоящем лечении, о том, что у моей семьи нет денег, и мать собирается заложить дом, но я готова на все, лишь бы этого не допустить.
Каждое произнесенное мною слово, я приравнивала к своему падению в его глазах. Я словно растаптывала себя, понимая, что унижаюсь ради денег, и готова была я действительно на все. Пусть считает меня падшей, но выбор передо мной стоял не богатый: дать матери заложить дом, перебить в столице множество людей и обокрасть их, либо… Я произнесла последнюю фразу своей речи, будто подписала себе приговор:
– Я согласна лечь с вами и удовлетворить вашу Жажду, только помогите моей сестре, – говорила и боялась поднять на графа глаза, сверлила взглядом столешницу, мяла рукой салфетку, но уже смирилась с участью постельной грелки для Малкольма, отработать каждый серебряный, лишь бы помочь сестре.
Ответом мне послужило молчание. Мужчина задумчиво смотрел на меня, и его лицо не отражало той радости или чувства победы, которые я ожидала и боялась там увидеть. В памяти был еще свеж момент, когда там, в гостинице, он пытался взять меня, та хищная мощь и звериная сила, с которой он разрывал на мне платье. Но сейчас в выражении графа не было ликования, но и разочарования тоже не было.
– Я вынужден отказаться от вашего заманчивого предложения, – наконец произнес он.
У меня же упало сердце в пятки. Как же так? Почему?
– Вы же обещали мне помочь, – всхлипнула я и сама не поняла, как из глаз брызнули слезы отчаяния. – Неужели не видите, что я растоптана и готова на все? Вот я перед вами, прошу помощи, и вы просто мне откажете? А как же Жажда, требующая удовлетворения? Или я перестала быть для вас интересной? А может, предложила слишком маленькую плату?
Каждый мой вопрос отдавался болью в душе. Я словно умоляла его взять меня за деньги. Это была даже хуже, чем ощущать себя последней потаскухой.
– Вы не поняли меня, Розалинда, – все так же спокойно ответил он, гася мою истерику. – Вы не шлюха, чтобы спать со мной ради золота, да и не нужно это. Станет только хуже. Вы раззадорите мой аппетит, а после того, как ваша сестра исцелиться, вновь исчезните из моей жизни. Уж лучше не начинать.
Я вновь всхлипнула, а он продолжал: