К созидающим, к пожинающим, к торжествующим хочу я присоединиться: радугу хочу я показать им и все ступени сверхчеловека.
А где они, эти ступени? Ни одной Ницше не показывает и ведёт свою проповедь так, чтобы ничего не сказать, по принципу: «Пойди туда – не знаю куда, найди то – не знаю что».
Известно, что одиночество мучило Ницше, и потому он вкладывает в уста Заратустры такое пророчество:
Пусть друг будет для вас праздником земли и предчувствием сверхчеловека.
Ницше так не хватало близких друзей, что в каждом из них ему виделось свое светлое будущее, полное друзей-сверхчеловеков.
Не давая никаких объяснений, как же всё-таки появится сверхчеловек из обыкновенного человека, Ницше скатился на ту же христианскую проторённую тропу чудесного рождения. Хорошо, что он хоть не упоминает непорочность зачатия. Вот как он обращается к женщинам, будучи не в состоянии сам посодействовать рождению у них сверхчеловечка:
Пусть луч звезды сияет в вашей любви! Пусть вашей надеждой будет: «О, если бы мне родить сверхчеловека!»
Потом Ницше пускается в ещё более сложную генеалогию и напускает такого туману, что о процессе появления сверхчеловека можно только сказать, что «процесс пошёл».
Вы, сегодня еще одинокие, вы, живущие вдали, вы будете некогда народом: от вас, избравших самих себя, должен произойти народ избранный и от него – сверхчеловек.
Ну, и как он должен «произойти»?
Так чужда ваша душа всего великого, что вам сверхчеловек был бы страшен в своей доброте!
Ага, оказывается, сверхчеловек и ещё и добрый. Причём настолько, что становится страшно. Вот оно как!
…я угадываю, вы бы назвали моего сверхчеловека – дьяволом!
Давайте-ка вспомним личную характеристику дьявола и сравним с тем, что мы выяснили о сверхчеловеке?
Оба любят наготу, лишены стыда – но что же ещё сверхчеловек позаимствовал у дьявола, что его можно так легко с ним спутать? Об этом Ницше умалчивает. Но мы-то знаем – это, говоря по-английски, sex drive, и, продолжая по-русски – огромный член и ложащиеся под него женщины.
Неопределённость черт сверхчеловека напоминает неопределённость бога-папашки. В какой-то момент Ницше торжественно восклицает:
Бог умер: теперь хотим мы, чтобы жил сверхчеловек.
Сверхчеловек вполне обладает признаками языческого бога – почему бы ему не занять место иудо-христианского?
В конце концов появляется ещё одна черта сверхчеловека – злость, которая необходима для эффективного мщения, о чём писалось выше.
«Человек должен становиться все лучше и злее» – так учу я. Самое злое нужно для блага сверхчеловека…
Могло быть благом для проповедника маленьких людей, что страдал и нес он грехи людей. Но я радуюсь великому греху как великому утешению своему.
Но все это сказано не для длинных ушей. Не всякое слово годится ко всякому рылу. Это тонкие, дальние вещи: копыта овец не должны топтать их!
О каком таком «великом грехе» говорит Ницше? Причём о таком, о каком не следует говорить «всякому рылу», ибо нельзя дразнить гусей, и для этого знание делается эзотерическим. Великий грех сверхчеловеческой бесстыдной ебли нельзя отправлять всенародно, чтобы не давать пример низшим рылам, которые должны послушно рыть землю и в конце концов удобрять собой почву для произрастания сверхчеловека.
В своей работе