Аромат изгнания

Бабушка слегла. Она жила в большой зеленой спальне, далеко от комнат, где мы проводили все свое время. Мы знали только, что она очень больна, что нам запрещено заходить в крыло дома, где была ее комната, и тем более входить к ней; я смутно помнила, какой она была четыре-пять лет назад, как она наклонялась поцеловать меня или помогала маме заплетать мне косички. Мало-помалу она исчезла из нашей жизни, а мы, тогда еще совсем маленькие, не задавали вопросов. Однажды, бродя по дому, я подошла к ее спальне. Тихонько открыла дверь. Комната была погружена в сумрак. Кислый запах витал в воздухе. Я невольно отпрянула. Бабушка с трудом повернула голову ко мне и сделала знак войти. Ее красивые глаза глубоко запали, а исхудавшие щеки так ввалились, что их не было видно. Я не смела шевельнуться. Она с трудом взяла меня за руку и сжала ее. Что-то произошло от этого прикосновения, как будто слияние душ, из которых одна уже знала все, а другая не знала ничего. Страх и брезгливость, которые я испытывала к тому, что сжигало ее, не зная в точности, что это, в эту минуту вдруг испарились. Я посмотрела на ее бесплотную руку, сквозь которую почти можно было читать – так проступали на ней вены.

Дверь открылась; вошел дедушка и удивился, увидев меня. Бабушка попыталась привстать в постели, но не смогла.

– Луиза… моя внучка… она пришла, – выговорила она.

Дедушка сел по другую сторону кровати и взял бабушку за руку. Она улыбнулась, показав рот, в котором не осталось зубов, и уснула в спокойствии предвечернего часа.

Вернувшись в свою комнату, я схватила тетрадь со стихами, чтобы выплеснуть в нее слова, которые так громко звучали во мне, когда я думала о бабушке.

Через несколько дней, возвращаясь из школы, Мария нашла оголодавшего котенка, бродящего в поисках пищи. Она попросила слугу остановиться, но тот отказался, испугавшись, что от бедного животного может заразиться всякими болезнями. Мария не могла вынести вида маленького брошенного существа. Она закатила истерику, и слуга был вынужден направиться к котенку, который испуганно попятился. Тут подошла и Мария и ласково заговорила:

– Иди ко мне, котик… Иди сюда!

И малыш бесстрашно пошел к ней. Мария несла его на руках до самого дома, куда срочно вызвали ветеринара, чтобы он осмотрел животное. Врач сказал, что котенок совершенно здорово, к нашему несказанному облегчению. Марии разрешили оставить его себе. Она назвала его Прескоттом. Маленький армянский котенок получил имя английского лорда и быстро стал полноправным членом нашей семьи. Все мгновенно к нему привязались. Мария его обожала. Она проводила с ним все свободное время, пытаясь воспитать. Он быстро приучился к чистоте и даже стал приносить нам предметы, которые мы бросали. Еще он умел скрестись в окно и перепрыгивать через скамеечку, которую Мария ставила на ковер в своей комнате. По утрам я открывала дверь в комнату Марии и заставала их с Прескоттом крепко спящими. Но как ни баловали его мы все, он оставался маленьким и довольно худеньким. Даже Пьер часто играл с ним после школы. Когда котенок оказывался с Пьером, его поведение совершенно менялось. Даже по походке было понятно, что зверек – настоящий самец. Правда, когда в комнату входила Мария, Прескотт тут же забывал о своих мужских повадках и бежал к ней.

Мы с Марией часами могли сидеть в своих комнатах и вырезать бумажные фигурки, которые она тщательно раскрашивала. Потом мы наклеивали их на картон для жесткости. Это были наши «бумажные люди». Целая семья, с живой и здоровой бабушкой, дедушкой с глазами синее неба, мамой цвета лаванды, котенком…

Смерть бабушки стала первым событием, ранившим мой детский мир. Я знала, что она больна, но мне казалось, что с нами ничего не может случиться, что наши дни, проведенные рядышком, обезопасили нас от несчастья. Я вернулась под вечер из школы и застала в доме суету. Слуги велели мне подняться к себе в комнату. И тут же что-то стукнуло в сердце, как три удара гонга, что звучат в театре перед тем, как поднимется занавес. Я была готова разрыдаться, как будто уже угадала дальнейшее, и все мои плотины мало-помалу сдавались под давлением. Я побежала в кабинет деда. Он сидел один в хорошо знакомой мне обстановке.

– Дедушка!

Он раскинул руки и крепко обнял меня. И тут я внезапно поняла, что бабушка никогда больше не проснется в своей постели и не посмотрит на меня с улыбкой. Огромная слеза перелилась через ресницы, потекла по щеке и затерялась в складках дедушкиной одежды. Он погладил меня по волосам, не говоря ни слова, и, несмотря на его сильные руки и прямую спину, я почувствовала, как и в нем поднимаются воды. Его река вышла из берегов, и он тихо заплакал посреди своего большого кабинета, куда столько людей приходило за утешением. К нам пришел папа и тоже разрыдался. Меня поразил вид плачущих папы и дедушки. Я отчаянно цеплялась за дедушкину руку, чтобы он знал, что я с ним в этот печальный момент.

– Луиза, куда ушла бабушка? – спросила меня Мария, когда я пришла в ее комнату.