Аромат изгнания

Я вышла из школы и с удивлением обнаружила деда, который ждал меня в коляске. Мы поехали по крутым улочкам города, таким красивым в весеннем свете. Рыночная площадь была пуста в этот час. Коляска мало-помалу удалялась от города. Мы ехали молча, слушая стук конских копыт по пыльной дороге. Таврские горы возвышались вдали. Их загадочные глыбы как будто росли из земных глубин. Я смотрела на гору впереди, огромную и величественную. Ослепительные солнечные лучи бились о скалистые выступы. Открывшееся зрелище захватило меня. Дед остановил коляску, чтобы мы могли насладиться чудесным видением и затеряться в красоте этого незыблемого пейзажа.

– Отец возил меня смотреть на Тавр, когда я был ребенком, – сказал он.

– Ты был ребенком, дедушка?

Он рассмеялся.

– Конечно! И до сих пор остался ребенком! Это единственное условие счастья!

Его лицо вдруг посерьезнело.

– Дедушка, почему ты такой грустный?

Он поколебался долю секунды и, наверно, решил, что я достаточно взрослая, чтобы говорить со мной откровенно.

– Была резня в Адане. Наш народ доброжелательно отнесся к приходу к власти младотурецкого правительства, но нас предали.

Его лоб тревожно наморщился.

– Много людей погибло в Адане? – спросила я.

Его голубые глаза смотрели прямо в мои.

– Да, много людей.

Я почувствовала, как бесконечная печаль разлилась вокруг нас.

– Но почему турки их убили?

– Младотурецкое правительство думает, что армяне хотят основать новое армянское царство и виновны в подрыве единства империи, – ответил он.

Я знала от деда, что первые массовые убийства армян случились между 1894 и 1896 годом, в царствование султана Абдул-Хамида II. Погибло двести тысяч человек. Я пожелала точно знать, сколько армян было вырезано в Адане.

– Около тридцати тысяч…

Дед надолго ушел в свои мысли. Я задала вопрос, который жег мне губы.

– Теперь много сирот в Адане?

– Да, много. Твой отец возвращается сегодня из Сирии. Он отправится на несколько дней в Адану с посылками, которые прислали нам армяне из соседних провинций.

Я сказала, что хочу во что бы то ни стало поехать с ним. Он ласково улыбнулся мне и похлопал по руке.

– Тебе надо ходить в школу, сейчас это лучший способ помочь нашему народу.

– Но можно мне тоже готовить посылки для сирот?

– Конечно. У тебя светлая душа, Луиза. Береги ее.

Лошадь шла шагом. Покачивание коляски в вечерний час убаюкивало меня. Коляска свернула на узкую проселочную дорогу. Мы были совершенно одни. Толстые деревья, там и сям пучки травы, взлетавшие гроздьями птицы – все было на своих местах. От всего этого исходило глубокое чувство покоя, наполнившее нас до краев, изгнавшее из наших мыслей проникшую в них черноту. Дед взял меня за руку. Воздух был удивительно чистый, и я вдыхала его полной грудью. Листва на деревьях тихонько колыхалась под теплым ветром. Все показалось мне вдруг таким безмятежным, что трудно было поверить, какие в мире могут твориться ужасы.

– Дедушка, а турки будут резать еще людей, сделают в Мараше то же, что сделали в Адане? – спросила я тоненьким голоском.

– Нет, тебе нечего бояться.

Поздно вечером папа вернулся из Сирии. Заслышав его гулко разнесшийся по дому голос, я выбежала ему навстречу. Он выглядел усталым. Его лицо, всегда безупречно выбритое, покрывала щетина, глаза покраснели и ввалились от недосыпа. Когда он прижал меня к себе, я почувствовала кислый запах его кожи. О подарках в этот вечер не было и речи.

Назавтра я занялась приготовлением посылок, которые папа должен был отвезти в Адану. Я рассказала об этом подругам. Дедушкин дом стал нашим сборным пунктом. Мы звонили в двери и просили одежду и еду. Вскоре эта лихорадка охватила весь город. Дед организовывал собрания и объявил сбор средств на постройку в Адане сиротского приюта. Нельзя было допустить, чтобы армянских детей забрали турки. Я слышала, как дед объяснял кому-то, что, когда это происходит, маленьких армян воспитывают по турецким правилам. Они должны трижды в день совершать намаз и читать суры из Корана. Я была потрясена, когда услышала, что им даже дают мусульманские имена и строго следят, чтобы они забыли свою идентичность и свою веру. Озадаченная, я пошла в кабинет деда.

– Дедушка, что значит «забыть свою идентичность»?

– Это все равно что стереть память, погрузить ее во мрак. Как если бы ты оказалась в другой стране, где тебе пришлось бы начать жизнь заново и забыть родителей, дом, Прескотта и все, что наполняет сегодня твою жизнь. Идентичность – это сад, где ты сажаешь каждое событие в твоей жизни. Если ты ухаживаешь за ним, в нем растут прекрасные цветы. Но если кто-то проникнет в него и вытопчет их, сад будет разорен, а у дерева, которое в нем растет, не останется корней.

Я пожелала узнать, зачем нужны корни и есть ли они у меня.

– Корни – это то, что возносит тебя к небесам. Они – цоколь, от которого ты можешь оттолкнуться и взлететь.

Я задумалась.

– Как Пия, когда она сидит на своем насесте и я вижу, как она взмывает к солнцу?

– Да, как Пия. Без корней мы летаем беспорядочно, по воле ветра. Поэтому всегда надо помнить пейзажи своего детства.