Аромат обмана

Кстати, сама норка необыкновенно ловко руководит собственной природой. Беременная самка умеет остановить, замедлить развитие зародышей, если почувствует опасность для детенышей. Никогда не выпустит их в голодный, холодный или опасный мир. Она сумеет сохранить их в себе дольше — не шестьдесят дней.

В последнее время Евгения часто ловила на себе одобрительный взгляд матери.

Наконец Ирина Андреевна спросила:

— Ты никогда не проводила столько времени возле животных и в лаборатории. Ты нашла что-то еще, кроме приманок?

Евгения «раскололась»:

— Я нашла такое, мама, что мы в любой холод и голод будем при деньгах!

— Как интересно, — глаза Ирины Андреевны насмешливо блеснули. — Ну-ка, расскажи.

— Но мы должны работать в паре. Ты делаешь приманки, а я — «отманки».

— Ты хочешь заняться репеллентами? — удивилась Ирина Андреевна.

— Уже занялась, — заявила Евгения. — Под недреманным оком знаменитейшей Алевтины Даниловны Гороховой.

— Ты… виделась с ней? Снова?

— Ха-ха-ха! Мама, она предложила мне консультации в любое время. Между прочим, она сейчас знаешь, чем занимается? Антигормонами, человеческими.

— Но это уже эндокринология. Совсем другая сфера, — удивилась Карцева.

— Она говорит: само время подсказывает, что делать. Только надо уметь слушать!

— Гм…м — пробормотала Ирина Андреевна. — В логике не откажешь.

— С помощью антигормонов можно приостановить раннее половое созревание. Сейчас, говорит она, очень часто происходят гормональные нарушения у подростков, особенно состоятельных родителей. А я — тут как тут! Это она говорит, не я!

Ирина Андреевна молча слушала.

— Но ведь и ты, и бабушка тоже делали отступления? В человеческую сторону? — тихо спросила Евгения.

— Кто тебе сказал? — В голове Карцевой лихорадочно проносились варианты: откуда и кто мог узнать?…

— Да это просто. — Евгения заметила, как напрягся подбородок у матери. Она не ошиблась, она догадалась правильно. Чтобы продлить удовольствие от правильного ответа, она начала издали: — Те дни, когда ты меня лечила солнцем, — она насмешливо взглянула на мать, — думала, я не понимаю, почему ты меня выставляла на улицу в определенные часы? За это спасибо. Так вот, от лечения солнцем у меня просветилась голова. Видимо, витамина Д во мне стало столько, что мысли забегали. — Она засмеялась. — Я, оказывается, не коллекционер по своей природе, а аналитик. Вот этим я и занималась. Ставила вопросы, а потом сама на них отвечала.

— Что же ты такого наотвечала? — осторожно подталкивала мать.

— Если бы бабушка не делала кое-что для людей, никто бы не дал ей денег на исследования.

— Т-а-ак. А я?

— А ты продолжала. Из любопытства. Каждый ученый хочет открыть то, с помощью чего можно управлять другими. Разве нет?

— Ну-у… разумно, — кивнула мать.

— Ты могла этим заниматься из чисто академического интереса. Потому что выпала из поля зрения тех, в чье поле входила бабушка. Они сами выпали, — хмыкнула Евгения. — Все знаем, куда — в охранно-коммерческую сферу.

Ирина Андреевна покачала головой.

— Однако… Ну что ж, я рада.

— Чему именно? — спросила Евгения.

— Что у меня есть дочь, а у нее — мозги.

Они засмеялись, довольные друг другом.

— Что ж, тогда продолжим наши игры? — спросила мать.

— Конечно!

8

После того как Евгения и Лилька начали работать на звероферме, квартира в Тушине им была не нужна. Они расплатились с хозяйкой, которая все еще дежурила в своей мастерской. Прощаясь, художница сказала, что пока никому сдавать не станет, таких замечательных девушек, как они, ей не найти, а пускать кого попало — опасно. Не дай бог, потеряет и мастерскую, и квартиру.

У нее была особенная манера говорить — короткими фразами, с расстановкой. Будто кистью, с размаха, она кидала на холст порцию краски.

— И вообще. Я готова продать. Все. Купить дом. В деревне. Все забыть.

Подруги по-прежнему почти не разлучались. Лилька, правда, ночевала у себя дома, но не всегда. Работали девушки в разных отделах, поэтому не всегда часто виделись днем.

Лильке, похоже, не слишком нравилось в отделе кормов.

— Надоели мне эти потроха, субпродукты, рыбьи хвосты, костная мука и прочие звериные радости, — шипела она, с отвращением отряхивая руки. Как будто кормила зверьков с рук.

— Мама переведет тебя в лабораторию, как только появится место, сама знаешь, — пыталась успокоить Евгения подругу.

Она испытывала неловкость. Конечно, она никогда бы не поменялась с Лилькой. Да и мать не позволила бы. У каждого свой путь, а для нее он определен слишком давно, чтобы уклониться или изменить его. Иногда Евгении казалось, что случай с Костей тоже как-то связан с этим путем. Может быть, где-то там… где управляют Судьбой, написано: она, Евгения Карцева, прежде всего должна принять то, что ей приготовили бабушка и мать. А уже потом — все остальное. К тому же напоминала она себе, если бы не они, точнее, не их дело, она никогда бы не познакомилась с Костей.

Но… Что она могла сказать Лильке? Только вот это:

— Знаешь, чем трудна доля наследницы? — Она поморщилась, потом засмеялась, призывая поддержать ее, похихихать вместе над жеманным словом «наследница».