Аромат от месье Пуаро

Через три часа Северцева, удобно расположившаяся в кресле, почувствовала, что у нее затекла спина. Она встала, прошлась по пустой квартире. Потом, опомнившись, распахнула шкаф в комнате мужа. Но все вещи были на месте. «Я должна позвонить, может что-то случилось!» – думала она про себя и не могла заставить себя набрать его номер. Она мысленно представляла, как Антошин отвечает, а рядом – Саша. «Наверное, что-то в отеле! И он задержался», – успокаивала она себя и понимала, что врет себе. Если в отеле произошло бы ЧП и Антошин был вынужден остаться, она бы все давно знала. Приказ об извещении начальства в случае внезапных происшествий знали все подчиненные. Она еще раз прошла по квартире и, вернувшись в гостиную, налила себе коньяку. Напиток облегчения не принес, заболела голова, и стало противно от собственной театральности. «Боже, сколько же раз я это в кино видела – как напивается брошенная жена!» – поморщилась она. Подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу. За окном чуть посветлело небо. Ночь, безобразная, черная, полная страхов и недоумения, отступала. Северцева почувствовала облегчение. На душе стало спокойнее, словно горячие угли, по которым она шла, вдруг остудили. Наташа посмотрела на свои руки – свежий, сделанный в порыве радостного ожидания маникюр показался бессмысленно-кровожадным. И только сейчас она почувствовала, как замерзла, какие ледяные у нее руки и ноги. Северцева на минуту задумалась, пытаясь вспомнить, где у них лежит грелка. Наугад выдвинув пару ящиков, она махнула рукой, прошла на кухню, наполнила горячей водой пару литровых пластиковых бутылок. Потом она прошла в свою спальню и легла, укрывшись пледом. Одну бутылку она положила в ноги, другую обняла. Чувствуя, что проваливается в сон, она зачем-то заглянула в телефон, просмотрела сообщения, потом почту. Там, среди вороха нужных и не нужных писем, она увиделала письмо Антошина. «Господи, когда же он его прислал?!» – удивилась Северцева и посмотрела на время отправления. Шестнадцать часов. То есть больше, чем двенадцать часов назад. Северцева с минуту помедлила, а потом открыла письмо. «Наташа, – писал Антошин, – сегодня я несколько раз пытался поговорить с тобой. Увы, утром не получилось, днем ты сказала, что занята. Ближе к вечеру у тебя было совещание. Я понимаю, что такие вопросы не обсуждаются в письмах или смс-сообщениями. Тем более нельзя об этом говорить по телефону. Я думаю, что нам надо обязательно встретиться, и мы все обсудим. Назначь сама время и место. Пока же я хочу сказать, что отныне я буду жить в своей квартире. Думаю, что для всех это будет лучше, а главное, честно». Северцева перечитала письмо три раза, потом вздохнула и закрыла глаза. Тепло пластиковых бутылок согрело ее, и она уснула.

Глава 8

Самоубийцы любят отели. Как дешевые, так и дорогие. Еще самоубийцы любят мосты, но это место для сведения счетов с жизнью достаточно оживленное, там могут и помешать. Другое дело – отель. Это запертый номер, в который никто не войдет, пока ты не разрешишь. Это молчащий телефон. Это чужое пространство, только на миг ставшее твоим. Отель – это тишина, обезличенная обстановка, которая ничего не напоминает, которая не удержит от этого страшного шага. Это дома каждая мелочь напомнит тебе о собственной жизни и подчеркнет ее ценность, это дома чувство ответственности перед родными и чувством их горя может помешать планам. А в отеле ты один, ты во власти своих мыслей и чувств, а та самая дорогостоящая забота о твоем личном пространстве, о соблюдении и уважении этого пространства превращается в соучастника твоего преступления. А самоубийство – это преступление, да. Только в отеле самоубийце об этом никто не напомнит.

Александра Соколова, сама того не подозревая, очень правильно поставила диагноз Петру Петровичу Лучикову. «Небольшое нервное расстройство. На почве переутомления, – сказала она тогда Северцевой и добавила: – Такое часто встречается среди топ-менеджеров». О, как она была права!

Петр Петрович Лучиков мог не спать несколько ночей кряду. Все принимаемые им препараты желаемых результатов не приносили. Лучиков мог прикорнуть пару часов, потом открывал глаза и уже не смыкал их до рассвета. При первых лучах солнца он устало поднимался, шел варить кофе и принимался за работу. Работу он свою любил, и не столько из-за денег, сколько за то, что она избавляла его от мыслей о собственной жизни.