Аромат счастья сильнее в дождь

Мы только принялись за десерт, когда твоя сестра встала и сказала, что у нее есть для всех нас важное сообщение. Поскольку руки она держала на животе, сомнений в продолжении ни у кого не возникло. Она взглянула на Жерома, и они хором провозгласили, что ждут ребенка.

На несколько секунд взгляды присутствующих задержались на тебе, после чего раздались шумные поздравления. Ты сидела с каменным лицом, на нем застыла бутафорская улыбка, подобно приклеенным усам клоуна. Наконец ты встала, механически направилась к Эмме, поцеловала ее, а затем снова села на место. Но я один видел, что ты с трудом сдерживала слезы.

Однако это был еще не конец.

Будущие родители сказали, что собираются попросить тебя о чем-то очень важном. Они все обдумали, и у них не было никаких сомнений в правильности этого решения. Да, они хотели, чтобы ты стала крестной. Зная о ваших натянутых отношениях с сестрой, я был поражен.

Твой отец закашлялся. Голубка испустила смешок. Ты открыла было рот, но слова так и не вышли. Тогда ты встала, взяла сумку и ушла.

· Глава 71 ·

Мама настояла, что сама разберет вещи, оставшиеся от Голубки. Мы сделали вид, что принимаем и понимаем ее решение: пусть она пойдет туда первой, а мы с отцом и братом присоединимся позже. Когда спустя немного времени она открыла нам дверь, в ее глазах читалась благодарность.

Голубка не любила накапливать воспоминания. Приходя к ней, я всегда чувствовала себя здесь чужой, даже не понимая почему. И только опустошая шкафы, трогая ее вещи, я наконец поняла, поскольку объяснение было очевидным. Мир Голубки был заполнен только нужными вещами: скорее функциональной, чем эстетичной мебелью, устаревшими, но исправными бытовыми приборами, посудой, рассчитанной на одного человека, и аппаратом «Минитель»[82]. Никаких фотографий, картинок в рамочках, безделушек в память о каком-нибудь путешествии, никаких книг. И только элегантная одежда да украшения свидетельствовали о том, что здесь когда-то жил человек.

Мы быстро освободили гостиную и кухню, и когда нанятый нами небольшой фургончик заполнился, отец с братом совершили свое первое паломничество в «Эммаус»[83], а мы с мамой тем временем решили привести комнату в порядок. С тех пор как мы сюда пришли, у мамы все вызывало бурю эмоций. Она без конца всех поучала, сетовала, что все делается слишком медленно, жаловалась на недостаток света, запихивала в коробки вещи кое-как, торопясь. Мы с ней почти не разговаривали. Да, все оказалось куда труднее, чем я предполагала. Я понимала, что пришла сюда в последний раз в жизни. В последний раз я вдыхала запах супа, смешанный с ароматом освежителя. В последний раз я находилась в этом доме, и теперь мне хотелось как можно скорее его покинуть. Моя бабушка умерла. Голубки никогда больше не будет на свете.

Я удивилась, когда увидела, что мама засовывает в общую коробку драгоценное ожерелье.

– Ты даже не оставишь себе это колье? Она так его любила!

– Нет. Она сказала, что хочет оставить все свои деньги церкви, а все имущество передать в «Эммаус».

– Но ты же можешь что-нибудь оставить себе на память!

Она разразилась рыданиями и упала на кровать. Я села рядом с ней, пытаясь ее успокоить, хотя сама с трудом сдерживала слезы.

– Как мне больно за тебя, мама!

– Ничего, сейчас все пройдет, – произнесла она, вытирая щеки ладонью. – Вставай, ну-ка, бери себя в руки.

– Мама, но у тебя есть полное право не сдерживать себя. Ты только что потеряла мать, кто же тебя осудит за это?

Она покачал головой.

– Ей бы это не понравилось. Она всегда терпеть не могла, когда я раскисала.

– Но ведь всего несколько месяцев назад ты сама мне говорила, что нужно дать выход своему горю, что нехорошо делать вид, будто ничего не происходит! Помнишь?

– Это совсем другое дело.

– Интересно почему?

– Потому, что ты моя дочь. Это я должна тебя утешать, но никак не наоборот. Мать не должна проявлять слабость перед своими детьми. Особенно, когда они маленькие и нуждаются в ней.