Аромат счастья сильнее в дождь

Ты долго следовал на медленном ходу рядом со мной, этак минут двадцать, но потом, видимо, у тебя стали затекать ноги.

– Я возьму несколько бугорков и подожду тебя внизу, хорошо?

– Хорошо.

И ты устремился вниз на полной скорости. Один бугор, потом второй, затем очередной прыжок и парящий полет…

Страх, что ты разбился, пересилил во мне чувство опасности и боязнь собственного падения.

Присев как можно ниже, я пулей помчалась вслед за тобой по склону.

Ты не мог пошевелить ногой, чтобы не закричать от боли. Вскоре подоспели спасатели, и тебя эвакуировали.

Несколько месяцев подряд ты рассказывал всем встречным и поперечным, что пошел на то, чтобы заработать себе растяжение связок коленного сустава, только чтобы доказать мне, что и я могу преодолеть себя и перестать кататься на лыжах «как снегоочиститель».

Совместные лыжные прогулки на этом закончились.

· Глава 37 ·

Чтобы расслабиться, некоторые люди отправляются в хаммам, другие занимаются спортом. Я – глажу.

На мой взгляд, нет ничего более успокаивающего, чем смотреть, как горячий утюг скользит по ткани и в мгновение ока преобразует ее, мятую и грубую, в нечто гладкое и нежное. Вот если бы когда-нибудь изобрели утюг для отглаживания жизни!

Когда я вошла в прачечную с корзиной, полной чистого белья, там уже находилась Голубка.

– Значит, и ты пользуешься утюгом?

– Похоже на то.

Всегда она в своем репертуаре, эта Марсель.

– Я зайду попозже.

– Подожди! Скоро я закончу. Выходит, руки у тебя растут из правильного места?

– Простите?

– У твоей матери они явно росли не оттуда, она никак не могла найти им применение. Если бы она не встретила Патрика, то заросла бы грязью и питалась бы исключительно заморозкой. Но если ты умеешь гладить, значит, она не все упустила.

Я по-прежнему молчала, шокированная ее резким высказыванием о собственной дочери. Голубка всегда оставалась частью нашей жизни. Мама – ее единственная дочь – старалась регулярно ее к нам приглашать или брала нас с собой, чтобы навестить бабушку в ее большом белом доме. Там нам приходилось сидеть на деревянных стульях, держать спину прямо, руки на коленях, и главное, говорить только тогда, когда она к нам обращалась. Всякие там нежные словечки были напрочь исключены из ее лексикона, зато она питала непритворный интерес к нашей учебе. При расставании она совала нам в руки по монетке и непременно об этом напоминала при следующей встрече. С нами она никогда не бывала ласковой, но мы за это на нее не сердились. Такая уж она, Голубка, мы с этим смирились и ни о чем другом не мечтали. Иногда мы посмеивались над ней, особенно когда Ромен так похоже ее изображал – с поджатыми губами и пронзительным взором. Мне никогда и в голову не приходило, что она способна неодобрительно отзываться о маме. Кроме, пожалуй, одного случая.

Как-то вечером – мне тогда было лет тринадцать – я случайно услышала разговор родителей. Мама плакала от слов Голубки: та сказала, что дочь появилась на свет в результате неосторожности и она вообще не хотела детей, тем более от такого мужчины. Мой отец тогда смотрел на маму, никак не реагируя.

Голубка остановила меня жестом и по своему обыкновению пристально на меня взглянула.

– Ты всегда была моей любимицей. Твоя сестра – слабачка, а брата вообще нельзя назвать мужчиной. Если кто на меня похож, так это ты.

Я еле удержалась от гримасы.

– Я похожа на тебя?

– Больше, чем ты думаешь. Я закончила, ты можешь занять мое место.

Она положила в корзину только что выглаженную жилетку и направилась к двери. Я посторонилась, чтобы ее пропустить, она посмотрела на мое белье и улыбнулась:

– Я точно такая же: тоже глажу и трусики, и наволочки.

30 сентября 2009 года

На этот раз все складывалось удачно: два дня задержки и болезненные ощущения в груди не должны были нас разочаровать. Мы радовались, как дети на Рождество. У нас будет ребенок!