Аромат счастья сильнее в дождь

Гроб закрыли. Я никогда раньше столько не плакал. В тот момент я думал, что так и не смогу остановиться. Ты едва не потеряла сознание, и тебе помогли сесть. Мы с тобой были едины в нашей боли.

Ты сжимала в руке крохотный шерстяной носочек, который на нее надели сразу после рождения. Второй лежал у меня в кармане рубашки. Возле сердца.

Собрались все наши близкие. Трогательные слова. Белые цветы. В этот день было много солнца. Выбранные нами мелодии. Рыдания. Объятия. Много любви.

Когда гроб опустили в землю, я услышал крик, который ты постаралась задушить в себе. И я ничего не мог сделать, чтобы тебе помочь, тело перестало мне повиноваться.

Все было кончено. Похороны Амбры стали нашим последним совместным делом с ней.

· Глава 66 ·

Бен утверждал, что не забыл ничего из того, что я ему описала в моих воспоминаниях. Но и я ничего не забыла из того, что он описал мне.

Я точно помнила, что почувствовала, когда интерн произнес слова, которые изменили все. Ужас. Я не испугалась, что это причинит мне боль, не испугалась смерти, я вообще не испугалась за себя. Мне стало страшно, что я буду вынуждена продолжать жить без той, на кого возлагала столько надежд, которую уже так живо себе представляла и с таким нетерпением ждала. Которую уже так сильно любила.

Я прекрасно помнила, как принимала перед родами душ. В белоснежной ванной комнате зеркало отражало женщину, несущую в себе жизнь. Вспенив дезинфицирующий гель, я размазала его по моей натянутой, обескровленной коже, испытав ни с чем не сравнимое удовольствие оттого, что я разделила этот момент с дочерью, которая готовилась вскоре покинуть мое тело.

Я помнила нежность ее щечек и маленьких ножек в моих ладонях, ее тяжесть на моих руках, вмиг обессилевших. Помнила, что подумала тогда: если я очень-очень сильно поверю в это, глазки ее откроются, и гнетущая тишина немедленно огласится ее громким криком.

Я помнила, как Бен достал телефон, чтобы ее сфотографировать, и что я сочла это неуместным. Но я никогда не перестану благодарить его за то, что он тогда сделал. Теперь отпечатки маленьких стоп, сделанные в роддоме, снимки УЗИ и эта фотография – все, что у меня есть на случай, если мне захочется провести немного времени наедине с моей доченькой.

Я помнила, как перестала принимать пищу; помнила, как опустошала под душем переполненные бесполезным молоком груди; как долго еще ощущала в пустом животе толчки маленьких ножек; помнила подушки, насквозь пропитанные слезами; помнила, как Жюль требовал назад свою маму, переставшую чувствовать себя его мамой; помнила черную дыру, в которой я оказалась, убежденная, что мне из нее уже не выбраться.

В моей памяти сохранились все сочувственные взгляды, все руки, старавшиеся держать мою, все сдерживаемые с трудом слезы близких, их предложения о помощи, материальной в том числе, всю их благожелательность и любовь, которой они нас с тобой окружили. Я помнила и свою боль, которую я испытывала от бестактности и непонимания все тех же близких: «Вы еще так молоды, у вас будут и другие дети», «В природе все предусмотрено, и, если такое случилось, значит, этому суждено было случиться», «Все-таки это легче сейчас, когда вы еще ее не узнали как следует, гораздо хуже было бы ее потерять, например, в двухлетнем возрасте».

Я ничего не забыла, но боюсь, что однажды это произойдет. Боюсь, что время сотрет детали, изменит истину. Однажды ночью, совсем недавно, я вдруг поняла, что больше не помню, как я ее целовала. Я знала, что поцеловала ее, но не могла вспомнить, как это было, куда поцеловала: в лоб, щечку, носик, губки? Картинка улетучилась, я перестала помнить ощущение своих губ на ее коже.

Иногда мне хочется, чтобы время остановилось навсегда, чтобы не отдаляло ее от меня еще больше.

22 октября 2012 года

И вот однажды утром – на третью неделю после потери Амбры – ты вышла из спальни. Ты помылась, поела и улыбнулась. А потом взялась убирать квартиру, за исключением ее комнаты.