Аромат смерти

Мастерская не соответствовала стереотипам. Она не была грязной – наоборот, светлой, чистенькой и аккуратной. Он даже повесил на стены несколько картин маслом; они забавно смотрелись рядом с его коллекцией мотоциклетных шлемов. Она облизала свою маленькую пластмассовую вилочку. Положив ногу на ногу, поиграла туфелькой на каблуке. Он был высокий, темноволосый и привлекательный, с широкими бровями и непропорционально крупными ладонями. Предпочитал больше молчать, а если говорил – то мягким приятным голосом. Каждый его жест был элегантным, напоминал танец человека и машины. Он оглаживал пальцами каждый винтик, каждую деталь.

Ее привлекли его немногословность и уверенность.

Она никогда не думала, что найдет мир и довольство в подобном месте: среди гудящих моторов и запахов машинного масла. Возможно, она влюбилась в его смесь прагматизма с романтикой. Он был как лодка, уплывающая в неизведанное, но с якорем на случай шторма. Она готова была уплыть вместе с ним. Полностью отдаться ему на милость.

Он подарил ей в знак своей симпатии винт, на котором выгравировал ее английское имя, Гайя. Это не было головокружительным романом. Их отношения были сладкими, как песня.

Посетители замечали яркие цвета картин на стенах и то, каким оживленным и разговорчивым становился хмурый механик, когда она бывала в мастерской. С какой нежностью вытирал след от машинного масла с ее щеки. Она бралась за гаечный ключ, и становилось ясно, что она тоже многое умеет – девушка с вьющимися волосами, собранными в хвост. Она училась у мастера своего дела. После ссоры они могли некоторое время дуться, но очень скоро опять начинали подшучивать и смеяться друг над другом.

Три года спустя она стала женой механика, уже являясь опытным механиком сама. В мастерской было шумно от гула моторов и смеха. Они управляли ею совместно. Откладывали деньги и мечтали когда-нибудь открыть собственную студию. Говорили, что объедут весь мир и попробуют самые вкусные пироги. Давали много обещаний – в том числе никогда не расставаться. То было самое счастливое время в их жизни.

Потом она забеременела близнецами, и ее аппетит стал еще более ненасытным. Он посмеивался над ней, говоря, что живот у нее растет не от беременности, а от еды. Теперь, когда у нее внутри поселились два чудесных существа, она полюбила баранину, запах которой всегда казался ей отталкивающим.

В ту ночь она чувствовала себя такой голодной, что не могла заснуть. По ее настоянию они решили попытать удачи на ночном рынке, и им повезло – по крайней мере, так казалось сначала. Они купили последнюю порцию бараньей лапши у торговца, который готовился свернуться.

Она улыбнулась и оттолкнула смеющееся лицо мужа.

– Это не тебе! Все им! – сказала она, погладив выступающий живот.

Он улыбнулся и застегнул на ней ремешок шлема, и уже собирался сесть на мотоцикл, когда машина рядом, потеряв управление, врезалась в них.

Свет фар, резкий звук гудка, скрежет тормозов, крики, удар. Стоны, скорая помощь, мигалка, синяя с красным. Повсюду была разбрызгана баранья лапша.

Водитель плотно поужинал уткой в имбирном соусе и тайваньским пивом с друзьями – и перепутал педали газа и тормоза. Перепуганный юноша не старше двадцати лет получил лишь мелкие травмы. Он сам вылез из машины; заплетающимся языком дал показания. Он наехал прямо на ее мужа, который прожил еще два дня. Она некоторое время лежала в коме. Ей спасли жизнь, но она стала инвалидом, а вскоре после этого еще и матерью.

Любовь и ненависть тесно сплелись между собой у нее в душе. Она назвала их Шаокай и Шаочэн, а сами они выбрали для себя имена Айвэн и Айзек.

22

Она не могла позволить себе такую роскошь, как скорбь. У нее на руках оказалось двое младенцев.

Ей пришлось учиться множеству новых вещей. Сцеживать молоко, укачивать, вытирать носы, купать, менять подгузники, просыпаться каждые несколько часов. Пользоваться инвалидным креслом, контролировать свой мочевой пузырь, вставлять катетер. Она обратилась к Гомеру, Климту, Роланду Барту и Фриде Кало в попытке понять, как справляться с болью от смерти и перерождения.

Менструации возобновились раньше, чем она ожидала. Глядя на красный цветок на простыне, на его волшебные лепестки, расползающиеся по ткани, она беззвучно заплакала. Красная липкая масса в центре была похожа на косточку фрукта. Это была часть ее тела, которую вырвали из нее, как два кусочка мяса, извлеченные доктором из ее чрева. Он перерезал пуповины и передал детей ей. Но, только пощупав липкую простыню, она осознала, что ее разрезали пополам. Увидела гигантскую рану и кровь, струящуюся из бездны, которая принадлежала ей одной.