Это Жасмин слушала радио, включила ещё до того, как я вернулся… Но лишь сейчас обратил внимание на это, когда каждое слово стало бить по голове словно кувалдой, вонзается острым отравленным кинжалом точным ударом в сердце, режет плоть и растекается по венам обжигающим ядом…
Надо же, насколько песня совпадает по смыслу с происходящим, по подаче, порыву и эмоциональному накалу с внутренними ощущениями… И причиняет невыносимую боль, выворачивая душу наизнанку до противного хруста костей. Капает на мозг и тело подобно разъедающей кислоте, оставляя кровоточащие язвы, хоть кожу сдирай живьём – настолько мне не по себе от собственного поступка…
Тошно и паршиво…
«Что же я натворил… придурок…» – и ведь можно было спросить обо всём как-то иначе, выбрать другой тон общения, не давить на неё, не обвинять в меркантильности, непорядочности и циничности, основываясь только на возникших сомнениях после подслушанного разговора.
Правильно и очень метко выразилась Жасмин: «
Нет, не отпущу!
Я резко поднялся со ступеней, куда присел ранее, думая, как быть дальше, и сорвался в спальню. Пока
Мы столкнулись в дверях.
Жасмин испуганно вздрогнула, увидев меня.
– Не уходи, – перегородил собой путь.
– Богдан, пожалуйста… не нужно продолжать… – она попятилась назад. В руках держит дорожную сумку. – Я не останусь. Пропусти. Дай уйти спокойно, не начинай опять этот разговор.
– Прости, – медленно к ней приближаюсь.
– Зачем? Разве что-то изменится? Давай закончим на этом наши отношения, поставим точку и разойдёмся в разные стороны, – по её щекам потекли беззвучные слёзы, – пока не приросла к тебе всей кожей с мясом… не прикипела душой окончательно и бесповоротно…
Эти слова отзываются в груди щемящим колким ощущением, давящим тяжким грузом, бьют в самое нутро, рвут сердце и душу в клочья.
Наблюдать, как она мучается, не в состоянии – причиной чего являюсь я. Сожаления настигли запоздало, словно стихийное бедствие врасплох застало – мощное цунами или разрушительная лавина, снежный ком, несущийся с горы и набирающий обороты.
«Обнять бы, прижать к себе и утешить…» – а лучше повернуть время вспять и поступить по-другому. Но… теперь остаётся надеяться на понимание и прощение…
– Жасмин…
– Нет, ничего не говори больше, и извиняться не надо – легче не станет. Хватит! – повысила голос. Заметно, насколько трудно ей сдерживаться, чтоб не разрыдаться.
– Не дури, я же не всё успел рассказать, – есть очевидные факты: Хасанов крайне опасен – опасен во всех смыслах.
«Кто, кроме меня – поможет, заступится, защитит?» – вот с этого и нужно было начинать, а не сыпать обвинениями. Идиот…
– Добить пытаешься? – возмутилась. – Не порти впечатление от того хорошего, что случилось между нами, пускай хотя бы это сохраню на память о тебе... не лишай последнего…
Это тоже больно слышать: неужели, собственными руками на корню загубил зарождающиеся чувства или ещё нет, не всё потеряно? Вижу по тёплому взгляду – я небезразличен ей, иначе так остро и эмоционально не отнеслась бы к моим необоснованным заявлениям.
«Ну почему эти здравые мысли посетили слишком поздно?!» – сначала сделал поспешные выводы, потом задумался, где же истина…
И пора озвучить главное:
– Твой муж отмывает деньги через фонд, если не вмешаться срочно, то на тебя могут завести уголовное дело, – причём даже без угроз и подставы «муженька». Любая внезапная проверка их деятельности – и последствия предугадать несложно.
– Что? Деньги отмывает? – удивлённо переспросила Жасмин.
Пока она растеряна, подошёл к ней, аккуратно забрал сумку, поставив ту на пол и отодвинув ногой в сторону.
– Об этом Хасанов откровенничал с Новосёловым, твоего бухгалтера втянул в эту схему. А приехал он к Алексею с целью выяснить, известно ли его жене, где ты находишься.
– Мы с Наташей не общаемся толком, её бессмысленно спрашивать обо мне — мало что знает.
«Кажется, удалось отвлёчь, переключить внимание на другую, не менее важную тему» – я выдохнул и внутренне расслабился.