Аромат золотой розы

Открытия сыпались как из рога изобилия. Орлова считала, что удивить её уже ничем нельзя, но мадам Дюран это удалось. Так что же это получается? Сначала отец, а потом сын? Ведь во вчерашнем письме, написанном отцом Генриетты своей юной невесте, тот умолял её не верить обвинениям коварного человека, называвшего себя другом его отца и его верным другом. Но кто же на самом деле был любовником де Вилардена? Спросить Жоржету и об этом? И фрейлина начала блефовать:

– Клод говорила совсем не так, она сказала, что любовником де Вилардена был молодой герцог – сын Рауля и Беатрис.

Жоржета лишь усмехнулась:

– Так вспомните, сколько барону лет! Он всё успел. Рауль всегда женщин любил больше. Мужчины для него были лишь баловством, так – изредка, а для барона женщины не существовали никогда. Когда у Рауля сынок подрос, барон и на него глаз положил, да только юноша и слышать ничего не хотел о мужской любви. Он обычный был, да к тому же в хорошего человека вырос – любил свою невесту и, в отличие от отца, больше ни на кого не глядел. Я точно знаю: де Виларден ведь в своих борделях язык-то распускал, не стеснялся, а мне передавали.

«Господи, хоть одно хорошее известие, – обрадовалась Орлова. – С родителями Генриетты у нас сюрпризов не будет!»

День принёс множество открытий. Нужно было всё хорошенько обдумать. Агата Андреевна закончила разговор, дошла вместе со своей собеседницей до могил графа де Гренвиля и его дочки и распрощалась. На соседней улице фрейлина взяла фиакр и отправилась домой. За делами прошёл целый день. Генриетта, да и князь Николай, если он, конечно, вернулся, должны были уже пообедать. Но ни в гостиной, ни в столовой фрейлина никого не застала. Что же, Генриетта так и просидела весь день в беседке? Орлова забеспокоилась, но решила не гадать, а спросить у прислуги. Дворецкий сообщил, что её светлость давно отобедала, а русский князь изволил кушать в Елисейском дворце. Сейчас они оба гуляют по саду.

«И что мне теперь с этим делать?» – спросила себя Агата Андреевна.

Она вспомнила печаль Генриетты, выражение муки на лице князя Николая, исподтишка глядевшего на юную герцогиню, и решила, что если она даст этим двоим ещё часок, то ничего плохого не случится.

– Накройте для меня в столовой. Я спущусь туда через четверть часа, – велела Орлова дворецкому, а сама отправилась к себе за шалью. Солнце клонилось к закату, и уже изрядно похолодало.

Глава двадцать четвертая. Новый план

Солнце клонилось к закату, и лёгкий ветерок тянул прохладой, но Генриетте не хотелось уходить из беседки. Может, это и было по-детски глупым, но её заворожил старый ветвистый дуб. Его толстый ствол разделился пополам, и дуб тянулся ввысь двумя мощными побегами. Оба были раскидистыми, с густой блестящей листвой. Солнце, стремительно уходящее к горизонту, сейчас застыло в развилке дуба. Два тёмных ствола казались краями узкого бокала, в который налили слепящее огненное вино. Солнце жалило глаза, и Генриетта чуть отклонилась, теперь она глядела на светило сквозь переплетение веток и густую листву одного из побегов. Это солнце уже не слепило, а радовало глаз, как будто тёплое жидкое золото разлилось меж ветвями, заполнив собой всё вокруг. Генриетта качнула головой, и огненный бокал вновь обжёг зрачки. Опять отклонилась – и залюбовалась жидким золотом.

«Жжёт-ласкает, жжёт-ласкает», – мысленно повторяла она, качая головой.

Эта игра с солнцем так походила на её собственную жизнь! То казалось, что счастье ещё возможно, и Генриетта надеялась, то отчаяние сжигало всё внутри. Как же она, оказывается, была прежде счастлива: любила и мечтала о новом свидании. И вот долгожданная встреча наконец-то состоялась, а счастье исчезло. Больше не осталось иллюзий, и мечтать приходилось лишь о несбыточном. Человек, которым она так увлеклась год назад, исчез. Прежний Ник был заботливым и добрым. В его глазах светилось понимание. А уж как он умел слушать, как искренне восхищался её пением! Зачем Генриетта тогда размечталась? Зачем разрешила себе любить?..

Нынешний Николай Черкасский разительно изменился: его красивое лицо стало суше и твёрже, а в глазах затаилось горе. Каштановые волосы на висках тронула седина. И это в тридцать пять лет! История, случившаяся с его отцом, просто убила прежнего Ника. Бедняге и так тяжело, а тут ещё Генриетта с её наследством. Разговор, затеянный Штерном, окончательно всё испортил, да и сама она своими заявлениями тоже подлила масла в огонь. Ник стал её просто бояться – держался сухо, отвечал односложно, смотрел с опаской, словно ожидал услышать что-нибудь бестактное или неприятное.

Тоска разъедала душу. Генриетте казалось, что всё у неё внутри болит. Вчера Агата Андреевна, похоже, заставила Черкасского подойти к фортепьяно. Фрейлина разложила бумаги, собираясь их просмотреть, и князю ничего не оставалось, как присоединиться к Генриетте. Ник сказал пару ничего не значащих комплиментов, но выражение муки с лица согнать так и не смог. Ему тошно было даже стоять рядом с Генриеттой!