Аромат золотой розы

«Какие длинные», – против воли восхитился Черкасский и сразу устыдился. О чём он думает?! Генриетта слишком молода и не понимает, что она сейчас делает, но он – старше чуть ли не вдвое. Он должен прекратить это безумие! Сейчас! Сию минуту…

Но Николай молчал, он только смотрел на идущую к его постели девушку. Генриетта остановилась в шаге от кровати и развязала пояс капота.

«Скажи что-нибудь!» – кричала Черкасскому совесть, но он молчал.

Капот соскользнул с плеч Генриетты и растекся по ковру шёлковой лужицей. Николай перестал дышать. Казалось, что его зрение вдруг стало орлиным: во тьме комнаты он различал каждый завиток на кружевной оборке ночной сорочки, каждую прядку распущенных волос. Черкасский вгляделся в лицо девушки и, как в бездну, провалился в дымящиеся от волнения зрачки аквамариновых глаз. Бездна затянула его – обратной дороги больше не было.

– Холодно, – прозвучал вдруг в этой раскалённой тишине робкий голос.

Генриетта в ознобе передёрнула плечами, и Николай опомнился. Он откинул одеяло, и через мгновение уже согревал её в объятьях. Он растирал тонкие руки и гибкую спину, покрывал поцелуями золотистые волосы и дуги шоколадных бровей… Душу затопила нежность. Словно океанская волна, смыла она запреты и сомнения, страхи и обязательства, унесла с собой принятые решения. Любовь сама пришла в объятия Николая. Она победила, а он пал и море нежности стало ему наградой.

– Люби меня, ангел, – вырвалось из самого его сердца.

Тонкие руки обняли шею Черкасского, а у самых его губ шевельнулись тёплые губы, и с облачком дыхания до него донеслось:

– Люби меня нежно, скажи мне «да»…

– Да, – выдохнул Николай.

Он прижимался к медовым губам, вкладывая в поцелуй всю нежность своего сердца, а в его ушах зазвучала мелодия. Может, это ангелы играют на арфах? Или он просто сходит с ума? Но сейчас это Черкасского не пугало. У его груди билось сердце любимой, и она отвечала на его поцелуи. Мелькнула наивная мысль, что им хватит и этой невероятной нежности, но Генриетта считала иначе. Она прижалась к Николаю грудью, а её нога обвила его бедро. Страсть мгновенно вскипела в жилах, и он сам почувствовал, какими властными стали его руки, скользнувшие по спине Генриетты. Сжав её ягодицы, Черкасский вдруг опомнился.

«Нельзя, ты не имеешь права! – кричало чувство долга. А любовь шептала: – Но иначе ты умрёшь от тоски».

С титаническим усилием воли Николай замер на тонкой грани между разумом и чувством, но два слова решили его судьбу:

– Я твоя…

Как будто ставя последнюю точку, Генриетта выгнулась рядом с ним, стягивая с себя сорочку. Кружева и муслин полетели на пол, а к горящей коже Николая прижались острые от возбуждения соски. Губы Генриетты скользнули по его ключицам, потом – по груди. Она целовала его! Николай мягко отстранил девушку и сам прижался губами к её соску. Его пальцы ласкали теплую кожу, а следом там же оказывались губы. Маленькие тугие груди – как две совершенные чаши, а потом дорожка из жарких поцелуев вниз к пупку.

Николай прижался щекой к мягкому животу, вдыхая аромат своей любимой. Роза! Генриетта пахла розой. Он растягивал наслаждение, но его ненаглядная спешила сама. Её дыхание стало частым, она развела бедра, приглашая. Или уже моля? Страсть полыхнула огнём, ещё мгновение – и они стали единым целым… Жаркие волны опалили тело Генриетты, и она закричала. Яркое, как вспышка молнии, наслаждение накрыло Черкасского и рассыпалось множеством сверкающих звезд. А потом пришла нежность. Море. Океан нежности…

– Мои мечты сбылись, – тихо сказал он, целуя закрытые глаза Генриетты.

– Мои тоже…

Она прижалась к плечу Николая и легонько вздохнула. Впереди их ждала целая жизнь, а сейчас они лежали в объятиях друг друга и любовались сиявшим в небесах месяцем. Вместе. С одной подушки.

Тонкий жемчужный серп уже растаял в предутренних сумерках, когда Генриетта на цыпочках пробежала по коридору в свою комнату. Она на мгновение замерла под дверью Орловой, гадая, не проснулась ли Агата Андреевна, но из комнаты, слава богу, не доносилось ни шороха. Генриетта успокоилась. Она нырнула в дверь своей спальни, забралась под одеяло и, измотанная волнением и пережитым невероятным счастьем, мгновенно уснула…

…Орлова прислушалась к тишине, наступившей за стенкой, и поднялась с постели. Всю ночь Агата Андреевна провела в терзаниях. Для неё не стало тайной, где провела время оставленная на её попечение девушка. Но что здесь можно было сделать? Ворваться в спальню мужчины и вывести Генриетту за руку? Скандал получился бы ужасный, и князю Николаю всё равно пришлось бы сделать предложение, а так у него хоть появились подлинные моральные обязательства.

«А вдруг он промолчит? – раз за разом возвращалась тревожная мысль. – Не сможет переступить через свои страхи…»