Но у меня все же оставалось еще примерно пятьдесят фунтов. Это немного, но зерна кофе уже оплачены и посеяны. Денег хватит, чтобы платить жителям деревни, а у меня самого потребностей немного. Пока подоспеет урожай, можно будет занять денег под будущие продажи. Мы сумеем как-то продержаться. Потом, когда начнется приток денег, мы с ней сможем уехать — не в Англию, разумеется, в какую-то иную часть Европы: например, в Италию или на юг Франции. Мы станем жить отдельно от общества: как бунтари и художники, свободные от оков общепринятой морали.
Сундук с деньгами оказался слишком тяжел для одного человека, поэтому я отправился на базар и нанял в качестве носильщиков пару солдат. Захватил с собой пистолет на случай грабителей, и втроем мы двинулись по темному лабиринту улиц.
Темнота опускалась вокруг, словно кто-то из гигантского кувшина выливал ее на город. Но дом Бея, когда мы наконец до него дошли, был весь в огнях — маленькие свечи в резных лампах мерцали, точно звезды. Стряпчий, молчаливый адари, ожидал в гостиной на первом этаже. Он задал мне несколько вопросов, чтобы удостовериться, что я сознаю, что делаю. Я терпеливо ему отвечал, все время бросая взгляды на дверь, не войдет ли Фикре, чтобы к нам присоединиться. Но, конечно же, Бей не хотел рисковать: насколько ему было известно, Фикре развитие событий воспримет, как обычно, в штыки.
Стряпчий представил мне какой-то документ на арабском:
— Это ее бумаги — счет из того дома, который продал ее в последний раз. Желаете показать бумаги своему адвокату?
— Нет необходимости.
Стряпчий пожал плечами:
— А вот документ, удостоверяющий, что она была девственницей перед продажей. — Он положил передо мной еще один документ на арабском. — Насколько я понимаю, вы не хотите, чтобы ее осмотрели?
— Нет необходимости, — повторил я.
— Отлично. — Он выложил на стол третий документ. — Вам надо подписать вот это, удостоверяя, что вы принимаете ее такой, какая есть.
Я вздохнул. На этот раз также прилагался и перевод на плохом, но сносном английском.
— И, наконец, квитанция о продаже. — Стряпчий бросил взгляд на Бея. — Вы будете считать деньги?
— Роберт меня не обманет, — твердо сказал Бей.
Я снова поставил свою подпись, а Бей подписал квитанцию.
— Она ваша, — сказал мне стряпчий.
Я взглянул на дверь, но он протянул мне последний лист бумаги — простой сертификат с несколькими строчками на арабском.
— Это подтверждение сделки. Если вы когда-либо предоставите ей свободу, должны будете это порвать.
— Понимаю.
Фикре по-прежнему не показывалась.
Стряпчий взялся за последнюю чашечку кофе.
Это был лучший кофе Бея, по крайней мере, купец так сказал. Пробовать что-либо я был не в силах; лишь ожидание Фикре питало мои чувства, растекаясь, как мед, по венам.
Наконец стряпчий нас покинул.
— Роберт, — серьезно произнес Бей, — вам известно мое мнение, когда-нибудь вы пожалеете о своем поступке. И когда наступит этот день, хочу, чтоб вы вспомнили, что именно вы настояли на том, чтоб я ее продал, а не наоборот.
— Я понимаю.
Наконец, в комнату вошла Фикре, ее лицо опухло от слез. За ней Мулу нес кофейный мешок.
— Я отдал ей кое-что из одежды и все такое прочее, — пояснил Бей. — Как рабыня она не должна иметь ничего, но это останется с ней.
— Благодарю вас. — Я взял мешок.
Глаза Мулу были полны слез, но он без слов передал мешок мне.
Я протянул руку Фикре:
— Пойдешь со мной, Фикре?
— А что, можно иначе? — злобно спросила она.
— Нет.
Мы продолжали притворяться, пока не завернули за первый же угол. Терпеть дольше у меня не было сил. Я потянул ее к какой-то двери, осыпая поцелуями, блуждая руками вокруг ее талии, сжимая ее лицо, впиваясь в него губами, жадно вбирая ее всю.
Наконец мы оторвались друг от друга.
— Ну вот теперь я твоя, — сказала она, усмехнувшись.
— Совершенно моя!
— И что же ты будешь теперь со мной делать?
— Ну-у… — протянул я. — Как бы там ни было, но любовных утех я тебе обеспечу вдоволь.
Глава пятьдесят первая
«Карамельный» — дегустаторам следует остеречься использовать это определение при описании припаленной ноты вкуса.