Читаем Ароматы кофе полностью

Ароматы кофе

Дорогой Хэммонд!

Обращаюсь к Вам об одном одолжении. Вы говорили, что, возможно, будете заинтересованы в ведении со мной общих дел. Если Ваши слова по-прежнему в силе, не смогли бы вы достать мне столько «ремингтонов» последней модели, сколько возможно продать англичанину в кредит, и прислать мне их в Харар? Если будут спрашивать, скажите, что в ящиках инвентарь для работы на плантации. По соображениям, в которые я не стану углубляться, мне необходим срочный источник дохода, а здесь в настоящий момент отличный рынок для сбыта подобного товара.

Прилагаю к письму двадцать австро-венгерских крон в качестве первого взноса.

Всех благ,

Уоллис.

Я отправил это письмо с одним доверенным лицом, направлявшимся по делам на побережье, хотя понимал, что ответа придется ждать недели и даже месяцы.

Между тем я был весь в делах — в делах по горло. Плантацию будто кто сглазил. На уцелевшие от плесени посадки напали черные муравьи. В питомник с рассадой проник дикий кабан и учинил там разгром. Работники становились все разнузданней и разнузданней. В мою стопу внедрились джигги,откуда их пришлось извлекать с помощью иглы. Ржавчина распространилась и на все другие растения; она не то чтобы высушивала их, но замедляла их рост. Я пересадил зараженные растения на более просторные гряды, перекопал заново питомник, и посадил новые зерна вместо пропавших. Бывало, я засыпал, даже не сняв сапог, что хотя бы преграждало доступ джиггамк моим ногам.

И все же, и все же… Каждую ночь, едва смеркалось — все эти непривычно ранние экваториальные ночи, когда чернота опускалась на джунгли плотным покрывалом, — в сгущавшейся тьме просверкивали попугаи и зимородки, обезьяны-колобусы легко пролетали меж деревьями над головой, и сквозь темень волшебно перекатывались светлячки. Мы с Фикре ужинали вместе, рядом ни души, только шипящая лампа. В такие минуты трудно было не испытать чувства полного удовлетворения. Как бы после своего изгнания из Оксфорда я ни рисовал в воображении, что со мной станется в дальнейшем, никогда, даже в самых смелых мечтах не представлялось мне то, что было теперь.

Глава пятьдесят четвертая

Порой Эмили думает: если бы боль называлась кофе, она разложила бы ее на мириады составных частей. Конечно, разбитое сердце. Но разбитое сердце — лишь одна составляющая того, что она сейчас испытывает. Унижение: сознание, что уже во второй раз за свою жизнь, она оказалась у разбитого корыта. И отец, и Ада слишком любят ее, они не произносят: «Тебя ведь предупреждали!» Хотя они и в самом деле предупреждали, но Эмили не слушала их. Теперь выходит, что они всегда были правы в отношении Роберта. Крах: она чувствует себя глупой, никчемной, бездарной. Как она осмеливалась надеяться изменить мир, если сама не способна даже мужа себе заполучить? Злость: как он посмел так гадко от нее отречься, написать всего несколько строк, будто аннулировал газетную подписку? Очевидно, сама изящная краткость составляет отчасти суть послания. Одиночество: Эмили тоскует без него, она все бы отдала, лишь бы его вернуть. Она вспоминает их полуденные кофейные дегустирования в отцовском кабинете, ассоциативные находки, скользившие между ними музыкальными перекличками, их дуэт, тайный язык чувств, выражающий куда больше, чем сам вкус кофе… И еще есть одно чувство, которому нет названия, во всяком случае, она не находит: ужасная, мучительная ампутация физического желания, которое отныне не проявится никогда. Эмили ощущает себя неудачницей, жалкой, нелепой старой девой… Будь ты проклят, Роберт Уоллис, думает она, собирая суфражистские петиции. Будь ты проклят, думает она, ведя протоколы собраний избирателей Артура. Будь ты проклят, думает она, бредя в ночи и внезапно вспоминая о том, что произошло, почему саднит в глазах и щекочет в носу, и вот уже слезы готовы хлынуть опять, неизбежные, как приступ лихорадки.