Ароматы кофе

— Ну да. Может, подкупишь еще кое-чего в хозяйство? Если хочешь, могу составить список.

— Это будет замечательно. — Я взглянул на нее. — Ты знаешь, что я тебя люблю?

— Да, знаю. Возвращайся скорей.

С делами в Хараре я покончил стремительно, и тут мне подумалось, не заглянуть ли к Бею, может, он знает что-нибудь про Хэммонда.

Что-то иное было в облике знакомого дома. Наверное, исчезли резные лампы, свисавшие с балкона. Я постучал в дверь. Ее открыл человек, лицо которого было мне незнакомо.

— Чем могу служить? — спросил он по-французски.

— Мне нужен Ибрагим Бей.

Человек скорбно улыбнулся:

— Как и всем нам. Он отбыл.

— Как? Куда?

— Должно быть, в Аравию, — пожал плечами человек. — Отъехал внезапно, чтобы избежать кредиторов.

Что за ерунда.

— Вы уверены?

Незнакомец рассмеялся, явно искренне:

— Разумеется, уверен. Я один из них. Мне еще повезло. Я получил в счет долга этот дом. Мерзавец уже давно задумал скрыться, в доме нечего даже продать.

Внезапно меня пронзила мысль — настолько кошмарная, что я даже не мог заставить себя как следует ее осмыслить.

— Не читаете ли вы случаем по-арабски? — медленно проговорил я.

— Да, немного, — кивнул он.

— Позвольте, я покажу вам кое-какие бумаги?

— Извольте… — развел он руками.

Я вернулся в дом французского купца и отыскал бумаги, которые подписал, когда покупал Фикре. Возвращаясь назад теми же улицами, я снова постучал в резную, с орнаментом дверь дома, в котором прежде жил Бей. Новый хозяин, разложив перед окном бумаги, принялся их просматривать:

— Вот это счет на продажу.

Слава Богу!

— Это чек за десяток корзин высокосортных фисташек из Каира. А этот, — от постучал пальцем по очередному документу, — счет за погрузку некой партии кофе. А это, — он взял в руки сертификат на собственность, — письмо. Скорее, записка, кажется, адресованная вам.

Если вы когда-либо освободите ее, вы должны будете это порвать…

— Что с вами? — встревоженно спросил незнакомец. — Может, выпьете немного кофе?

Он выкрикнул что-то на языке адари, вошел слуга с кофейником.

— Нет, нет! Прошу вас… о чем там говорится?

— Тут написано: «Друг мой, не судите нас слишком строго. Теперь крайне сложно зарабатывать на торговле кофе, а у меня уже образовались многолетние долги. Когда вы слегка остынете, надеюсь, вы вспомните, что заплатили исключительно по своей доброй воле. Что касается девушки, простите ее. Она влюблена, и иначе она не могла».

Я не понимал. О чем это он? Что значит, иначе она не могла? За что я должен простить Фикре? Откуда он узнал, что она влюблена в меня?

Если только…

Что-то еще сошлось в моем мозгу, обрывки отдельных воспоминаний внезапно воссоединились, подведя логичный итог.

«Врача это не обманет, но может обмануть ослепленного страстью мужчину — мужчину, который верит в то, во что ему хочется верить».

Мне необходимо было вернуться на ферму.

В подобном путешествии нельзя спешить — джунгли вцепляются в тебя, хватают за ноги, обвивая их лианами, джунгли нацеливаются на тебя ветвями и листвой, опуская свою руку тебе на сердце и шепча погоди!Джунгли высасывают твои силы, подавляют твою волю.

Кроме того, я уже понимал, что я обнаружу.

Фикре исчезла. Мулу исчез. На складной кровати трепетала записка:

Не пытайся искать нас.

И потом, уже несколько иным почерком, как будто в последний момент вернулась назад, не желая уйти без этого последнего, поспешного объяснения: Он единственный мужчина, которого я когда-либо любила.

Не буду пытаться объяснять, что я чувствовал. Думаю, вы можете себе это представить. Не просто отчаяние, не просто горе — кромешный, сокрушительный, удушающий ужас, как будто весь мир рухнул подо мной. Как будто я потерял все. Но ведь, понимаете ли, так оно и было.

В конечном счете, именно такие истории мы представляем себе: опасные сюжеты, где нас убивают, спасают или оставляют без средств существования посреди джунглей в трех тысячах миль от родины.

Должно быть, они замыслили это задолго до нашего знакомства. Возможно, происходило это в то время, когда мы с Гектором прохлаждались в Зейле: они прорабатывали детали, выстраивая каждый нюанс, доводя внешнюю обертку — приманку — до такого совершенства, такой неотразимости,что не заглотить ее я не мог.

Была ли наживка предназначена именно мне? Разумеется, приезд англичанина — молодого, наивного, импульсивного, для которого не существовало ничего, кроме бурлящей в венах крови, — должен был вдохновить их…