Ароматы кофе

Женщина их видеть не может, но ее нежные ноздри трепещут, она поворачивается в их направлении, и лицо ее принимает озадаченное выражение. Она быстро поводит носом в воздухе.

— Мэри? — произносит она.

Другая женщина поднимает голову.

— Вам не кажется, что пахнет кофе?

— Нет. Только типографской краской. Я уже трижды порезала пальцы об эти треклятые листки. Может, прервемся, выпьем чаю?

— Разумеется, вам необходимо сделать перерыв, — говорит входящий в комнату мужчина. — И это будет первым актом в нашем законодательстве — человек не должен сворачивать избирательные бюллетени в течение более двух часов без перерыва на чаепитие.

— В таком случае, мы должны продолжить работу. Ведь мы занимаемся ею всего сорок минут, — сухо говорит молодая женщина.

Но она улыбается вошедшему мужчине.

— Я поставлю чайник, — говорит Мэри. Проходя мимо молодой женщины, она тихонько бросает: — Наверно, я вернусь нескоро, этот чайник долго закипает.

Та женщина уходит, в комнате тихо. Кику и так не слишком понимает речь белых людей, но их молчание — новая загвоздка. В языке галла много разных видов молчания, от неловкой паузы до многозначительной тишины, но Кику тотчас понимает, что вот эта здешняя тишина игривого свойства.

— Сегодня вечером собрание, — начинает мужчина. — Боюсь, мне придется на нем присутствовать, но я подумал… если вы не слишком утомитесь… может быть, согласитесь сопроводить меня туда в качестве гостьи?

— А по какому поводу собрание?

— Гомруль. [52]— Он разводит руками. — Необходимо найти способ провести билль через Палату лордов. На данный момент землевладельцы дали понять, что они заблокируют всякую попытку урегулировать ирландский вопрос.

— Я с удовольствием пойду, Артур.

— Правда? Вам не будет скучно?

— Мне это чрезвычайно интересно, — заверяет она его. — А будет ли там сэр Генри?

Мужчина кивает:

— Он основной оратор.

— Тогда я с нетерпением буду ждать вечера. Говорят, он блестящий оратор. И вообще мне будет приятно сопровождать вас.

За спиной Кику слышит безутешное рыдание массы Уоллиса.

Но вот масса Уоллис тяжелеет, а облики людей в комнате становятся ярче. Пора улетать. Кику чувствует, как зарсильными руками подхватывают ее под мышки, поднимают вверх. Но лететь им слишком далеко, а задержались они слишком долго: масса Уоллис стал такой тяжелый, а Кику так устала, что зарне могут их поднять. На миг ей кажется, им никак не улететь. Иногда бывает так, она знает: люди впадают в ибога-транс и по той или другой причине никогда не возвращаются обратно, обрекая свой дух вечно бродить по земле, невидимым, неприкаянным. Совершив неимоверное усилие, Кику рвется вверх. Она чувствует, как зарподтягивают ее, и уже они летят по воздуху, пролетают над бурлящим муравейником, это деревня белого человека, сперва медленно, но вот, набирая скорость, они летят теперь над морем.

Вернувшись в целительную хижину, масса Уоллис погружается в глубокий сон. Кику произносит заклинания, благодарит зар за их помощь, желая им благополучной дороги обратно, туда, откуда они явились. Затем берет заточенную иглу дикобраза и осторожно погружает ее сначала в пепел ибоги в очаговой яме, затем подносит к ритуальным знакам на груди массы Уоллиса. Острие пронзает кожу: от серой, еще чуть ядовитой золы кожа вспучивается и твердеет по проколотым точками контурам рисунка, и это означает вступление массы Уоллиса в свой возрастной клан.

Пока масса Уоллис спал, Кику отправилась искать Тахомена.

— Тут у меня мысль пришла, — робко произнесла она.

Он знал ее слишком хорошо, чтобы поверить, будто одной мыслью все и ограничится.

— Говори.

— Хорошо бы Алайе побыть при массе Уоллисе служанкой.

Тахомен был изрядно озадачен:

— Алайе? Почему Алайе?

— Потому что она самая красивая из молодых женщин.

— Ты хочешь, чтобы она разделила с ним постель?

Кику отрицательно покачала головой:

— Думаю, масса Уоллис сейчас слишком для этого слаб, но когда красавица рядом, то и поправиться легче. Да и ей будет занятие.

Тахомен устремил взгляд вдаль, продолжая прикидывать про себя. От Кику всего можно было ожидать, но тут выдала такое, прямо голова кругом.

— Если Алайа все же станет прислуживать белому человеку, — сказал Тахомен, — я не найду ее, если захочу к ней.

— Но по счастью у тебя есть и другая жена.

— Значит, копье Байаны уже не будет торчать у твоей хижины?

— Копье Байаны… — многозначительно произнесла Кику, — не так прямо и не так далеко бьет, как ему хочется думать.

Тахомен хохотнул:

— По-твоему, мужчина так наивен, — сказал он, — и один взгляд на хорошенькое личико может снять с него порчу?

— Хочешь сказать, я глупость предложила? — взъершилась Кику.

— Конечно, нет, — поспешно ответил Тахомен. — Просто наивность, а это уж дело совсем другое.

— Гм, — уже мягче произнесла Кику. — Конечно, мужчины наивны, ну и женщины тоже, если уж на то пошло.

— Да? Что же вам, женщинам, нужно?

— Нам нужно… — Кику помедлила. — Чтоб не спрашивали, что нам нужно.

— Ой, избавь меня от своих загадок, старая женщина, — ворчливо сказал Тахомен.

Она с силой пихнула его в плечо: