Ароматы кофе

Во время нашего обеда я узнал некоторые подробности об этом семействе. Мать скончалась уже много лет тому назад. Пинкеру остались унаследованное ей от отца прибыльное дело и три дочери, старшей из которых была Эмили. Девочек он решил воспитать самым по тем временам прогрессивным образом. Все гувернантки и преподаватели были взяты из разнообразных обществ — из Общества за прогресс знаний, Королевских научных обществ и тому подобных. Детям прививались чтение книг и посещение публичных лекций. Одновременно их отец активно занимался тем, что освобождал дом от устаревшей мебели, оснащал его электрическим освещением, ванными и туалетами, телефоном, внедряя мебель последнего образца, словом, вводя все современное.

— Потому-то он и увлекся идеей сделать из нас служащих, — пояснила Эмили. — Вложив так много средств в наше образование, он хочет при своей жизни получить какую-то отдачу.

— Пожалуй, это несколько… прозаично в отношении к своим родным чадам.

— Ах, что вы… совсем наоборот. Он убежден, что в занятии делом заложены здоровые принципы, что оно, иначе говоря, благотворно сказывается на людях.

— А вы? Неужели и вы того же мнения?

Эмили утвердительно кивнула:

— Я уже сказала, работа для меня удовольствие. И, кроме того, это выражение моих моральных убеждений. Лишь показав, что женщина как работник не хуже мужчины, мы сможем доказать, что женщины достойны тех же политических и законных прав.

— О Боже!

Вмиг я ощутил легкое угрызение совести, что работаю только ради того, чтобы расплатиться с виноторговцем.

К концу обеда я вынул портсигар и задал привычный вопрос:

— Не возражаете, если я закурю?

— Очень даже возражаю! — сказала Эмили.

— В самом деле? — изумился я.

— Нельзя точно оценить вкус кофе, надышавшись едким табаком.

— Мой вовсе не едкий, — заметил я, слегка задетый.

Мои сигаретки были от «Бенсона» с Олд-Бонд-стрит; изящные овалы отличного турецкого табака наполняли комнату томной, душистой мглой.

— К тому же, курение одно из немногих занятий, которое мне хорошо удается.

— Ну, так и быть, — со вздохом согласилась Эмили. — Давайте выкурим по одной перед уходом.

— Замечательно! — воскликнул я.

Хотя ее слова крайне меня изумили: курить в присутствии мужчины для благовоспитанной женщины считалось в те времена занятием не слишком пристойным. Я протянул Эмили портсигар и чиркнул спичкой.

Какое чувственное наслаждение подносить огонь к сигарете женщины: глаза ее сведены к кончику носа, к поцелую пламени, а это значит, что ваш взгляд устремлен сверху вниз на ее опущенные ресницы, на нежный контур верхней губы, обнявшей бумажный цилиндрик.

— Спасибо, — Эмили выдохнула краем рта струйку дыма.

Я кивнул и поднес спичку к своей сигарете.

Она сделала еще затяжку, задумчиво посмотрела на сигарету в руке и вдруг сказала:

— Если отец уловит запах табака, вы должны будете сказать, будто курили только вы, а не я.

— Он этого не одобряет?

Она поймала мой взгляд, затянулась в очередной раз.

— Он не знает. — С каждым ее словом выпархивало, овевая его, облачко дыма.

— Женщина имеет право на свои тайны.

— Терпеть не могу это выражение, можно подумать, что кроме этого, никаких иных прав мы не имеем. Теперь вы заявите, что мы слабый пол.

— Вы не согласны?

— Ах, Роберт! У вас просто безнадежно устарелые взгляды!

— Напротив. Я до мозга костей `a la mode.

— Можно быть модным и при этом под модной одеждой оставаться старомодным. Простите, я заставила вас покраснеть?

— Не думал, — заметил я, — что вас интересует, что у меня под одеждой.

Она на мгновение остановила на мне свой взгляд. Подобный феномен я наблюдал неоднократно: курящие женщины становятся смелей, как будто одна свобода влечет за собой и другую.

— Я имела в виду ваши мысли.

— О, я стараюсь этим не обременяться. Я считаю, что мысли препятствуют моим изысканным чувствам.

— Что вы этимхотите сказать? — нахмурившись, спросила она.

— Да абсолютно ничего. Я далеко не слишком умен. По-моему, по крайней мере, три четверти из того, что я говорю, вылетает совершенно бездумно.

— Тогда вы, должно быть, слишком умны на три четверти.

— Знаете, если я так сказал, то это должно восприниматься как шутка.

— Но женщина, разумеется, не может быть остроумна?

— Не может, если она красива, как вы.

Эмили выдохнула дым в потолок:

— Вы снова флиртуете со мной, Роберт.

— Нет, я угождаю вам, а это совсем не одно и то же. Женщина как феномен — украшение. В этом секрет ее успеха.

— Сомневаюсь, — со вздохом сказала она, — что смогу превзойти вас по части украшательства. В отличие от украшения, я не собираюсь всю жизнь пылиться на полке. Теперь давайте все это оставим и вернемся к работе. Наше обоняние несколько подпорчено, но, возможно, удастся произвести еще несколько оценок.

Какая досада, подумал я, что Эмили Пинкер принадлежит респектабельному среднему буржуазному сословию, а не богеме или когорте шлюх. Было в ней что-то бойцовско-вызывающее, и я находил это совершенно неотразимым.