Ароматы кофе

В тусклом свете утра ее кожа сверкнула полированным металлом. Она ступает в воду, и я ловлю взглядом темную поросль, россыпь семян душистой гвоздики, у нее между ног: соски ее небольших, крепких грудей также темны до черноты. Я нетерпеливо и жадно взглядом поглощаю ее, глоток за глотком, как крепкий кофе. Вот она поворачивается ко мне спиной. Зачерпывает воду, чтоб умыть лицо; спина у нее литая, узкая, по-змеиному гибкая. В занимающемся рассвете водные брызги, вспыхивая, летят алмазным дождем. Она погружается глубоко в воду, с всплеском выныривает и плывет прямо к тому месту, где стою я.

Я прячусь, чтоб она меня не заметила. Но вдруг почему-то передумываю и уверенно делаю шаг вперед, чтоб она знала, что я за ней наблюдаю.

Так же уверенно она встает из воды. Воды в водоеме ей по пояс. Вода течет с нее, полируя черную кожу. Яхонты капель спадают с грудей.

Я чувствую шеей, как учащается пульс.

Бесконечный миг мы смотрим друг на друга. Вдруг в рассветном воздухе звякает козий колокольчик.

Она поворачивается и идет обратно туда, где осталась ее одежда, ее ноги медленно ступают по кристальной воде.

Без поцелуя нет любви.
Без крови нет копья.

Пока это единственные слова на английском языке, услышанные мною от нее. Я снова слышу их — произносимые с ее причудливым французским выговором, — и понимаю, что становлюсь безнадежно ею одержим.

Глава тридцать вторая

Я жажду поговорить с ней наедине, но в этом мне препятствует Гектор, настроенный использовать нашу передышку, чтобы постранично проработать монографию «Кофе: выращивание и прибыль», — а также Ибрагим, настроенный к разговорам о поэзии.

— Ваш будущий тесть говорил мне, Роберт, что вы писатель. Знакомы ли вы с творчеством Хафиза?

— Боюсь, что нет.

— Тогда, быть может, вы читали стихотворные произведения Саида Акля?

— Это имя мне не известно.

— А сонеты Шекспира?

— Ну, разумеется, читал!

Я несколько уязвлен тем, что меня можно счесть полным невеждой оттого, что не читал ничего арабского.

— Как-нибудь я прочту вам стихи Хафиза из Шираза. Это был перс, но как глубоко мыслил. «Взвесив влияние разума на любовь, я открыл, что оно как капля дождя, падающая в море, оставит легкий след на поверхности и исчезнет…»

— Весьма любопытная мысль.

— Роббэ? — гудит рядом другой голос. — Послушайте-ка: «Посадив кустики кофе на горе Килиманджаро, автор по истечении шести месяцев эксперимента обнаруживает, что молодые саженцы превосходно развиваются».

— Весьма впечатляет, Гектор.

— «Подобно Хафизу, пей вино под звуки струн, ибо и сердце звучит шелком струн своих». Как я завидую вашему занятию, Роберт! Воистину поэт царь над людьми.

— Как это верно, Ибрагим.

— «Порой при недостатке времени известны случаи, когда землю в местах, предназначенных для посадки, ковыряют и рыхлят ломами, но это мера негодная и неблагодарная. Делайте посадочные ямы глубже, как только позволяют вам средства и ваше терпение».

— Благодарю, Гектор. Непременно приму это к сведению.

Это просто несносно. В тисках между рассуждениями Бея о любви и рассуждениями Гектора о вбивании кольев, о посадочных ямах, выращивании саженцев и мульчировании, мне не оставалось ничего иного, как ждать, когда караван снова двинется в путь.

Я тайно лелеял образ грациозного обнаженного черного тела, ступающего в водоем среди пустыни. Я столько времени уже не имел женщины.

— Не хотите ли кофе, Роберт?

Я поднимаю глаза. Это подошел Бей, хочет присесть рядом. Я пытаюсь читать рассказ в «Желтой книге», некий салонный юмор Мередита. Но, признаюсь, сосредоточиться никак не мог, даже до этого вмешательства.

— У вас есть с собой?

— Разумеется. Никогда не путешествую без мешка с зернами. — Бей хлопает в ладоши. — Фикре — Мулу! Кофе, прошу вас.

Оба поспешно приближаются. В мгновение ока разводят огонь, распаковывают кофе, находят глиняный кофейник и чашки, мелют зерна. Разведенный огонь доводят до нужной температуры. Откуда-то извлечена миниатюрная чаша с розовой водой.

Пожалуй, все готово, чтоб мы насладились кофе.

— Гектор! — окликает Бей.

— Айэ, если насчет кофе, я присоединяюсь.

Фикре подходит, чтобы оросить нам лица розовой водой, — вся в поту, на черной коже крохотные серебристые капли. Я заглядываю ей в глаза. Но они пусты, невыразительны.

И тут чувствую: мне в руку скользит кофейное зерно. Я наклоняюсь и дотрагиваюсь до единственного места, недоступного взглядам Бея и Гектора, провожу рукой по ее лодыжке, на мгновение сжимаю.

Ее глаза по-прежнему не выражают ничего. Совершенно ничего. Но внезапно чувствую: она дрожит, будто стоять вот так ей стоит неимоверных усилий.