Арсен Люпен

Она подумала, что, раз отец ее мертв, инициалы нарисованы рукою одного из ее врагов, без сомнения главного, и под влиянием происшедших событий, вспомнив о женщине с сыном, которые ее преследовали, впервые, сама того не желая, мысленно представила ненавистное и такое знакомое лицо этого врага.

Но это была лишь мимолетная мысль, невероятное предположение, в котором она даже не дала себе отчета. Ее потрясло нечто более страшное. До нее внезапно дошло, что чудовища, обитавшие на песках и в подземельях, сообщники женщины с сыном, пришли и сюда – ведь крест-то стоял! Видимо, им удалось навести временный мост на месте сожженного. Они завладели Монастырем. И Франсуа снова у них в руках!

Вероника встрепенулась и, собравшись с силами, устремилась через лужайку, усеянную руинами и подходившую прямо к дому.

– Франсуа!.. Франсуа!.. Франсуа!..

Она звала душераздирающим голосом. Громким криком она как бы сообщала о своем появлении. Наконец она добежала до Монастыря.

Одна из створок двери была приоткрыта. Вероника толкнула ее и ворвалась в прихожую с воплем:

– Франсуа! Франсуа!

Она взбежала по лестнице, принялась без разбора отворять двери, вбежала в комнату сына, потом к Стефану, потом к Онорине. Никого.

– Франсуа! Франсуа!.. Ты меня слышишь? Они тебя мучат, да? О, Франсуа, прошу тебя…

Вероника вернулась на лестничную площадку.

Перед ней был кабинет г-на д’Эржемона.

Она бросилась к двери и тут же отпрянула, пораженная адским зрелищем, которое увидела.

В комнате, скрестив руки на груди, стоял мужчина и, казалось, ждал кого-то. Это был тот самый человек, чей образ только что пронесся перед нею, когда она подумала о незнакомой женщине с сыном. Третье чудовище!

И просто, но с невыразимым ужасом она проговорила:

– Ворский!.. Ворский!..

11. Бич Божий

Ворский! Ворский! Отвратительный субъект, воспоминание о котором наполняло ее ужасом и стыдом, гнусный Ворский жив! Его убийство человеком, подосланным одним из его приятелей, погребение на кладбище в Фонтенбло – все это сказки, ложь! Истина одна: Ворский жив!

Из всех видений, какие могли бы прийти Веронике в голову, не было ни одного, которое сравнилось бы по ужасу с подобной картиной: Ворский стоит со скрещенными руками, твердо опираясь на ноги, и очень прямо держит голову на плечах – живой! Живой!

Вероника все принимала с присущим ей мужеством, но этого принять не могла. Она чувствовала в себе силу противостоять и даже бросить вызов любому врагу, но только не этому. Ворский являл собою воплощение низости, неутоленной злобы, безграничной жестокости, методичности и безумия в совершаемых преступлениях.

И этот человек ее любил.

Вероника внезапно залилась краской. Ворский вперил взор в обнаженную плоть ее плеч и рук, видневшуюся под разорванной блузкой; он смотрел на эту обнаженную плоть как на добычу, которую никто не сможет у него отобрать. Но Вероника стояла неподвижно. Прикрыться ей было нечем. Она напряглась при виде столь оскорбительного желания и послала Ворскому такой взгляд, что он смутился и сразу же отвел глаза.

И тут же, поддавшись порыву, Вероника воскликнула:

– Где мой сын? Где Франсуа? Я желаю его видеть!

Мужчина ответил:

– Наш сын для меня священен, сударыня. Ему нечего бояться собственного отца.

– Я хочу его видеть.

Он поднял руку, словно присягая.

– Вы его увидите, клянусь вам.

– Наверное, мертвого? – глухо осведомилась Вероника.

– Живого – как мы с вами, сударыня.

Снова воцарилось молчание. По всей видимости, Ворский подбирал фразы и готовил речь, которой должна была начаться между ними беспощадная битва.

Ворский был мужчиной атлетического сложения, с могучим торсом, слегка кривыми ногами, мощной мускулистой шеей и непропорционально маленькой головой с гладко причесанными на прямой пробор белокурыми волосами. То, что когда-то делало Ворского воплощением грубой силы, не лишенной, впрочем, известного благородства, с возрастом превратило его в подобие тучного и вульгарного профессионального борца, хорохорящегося в ярмарочном балагане. Его тревожащее очарование, так нравившееся когда-то женщинам, пропало, и осталось лишь грубое жестокое лицо, которое он пытался смягчить безучастной улыбкой.

Он опустил руки, пододвинул кресло и, склонившись перед Вероникой, проговорил:

– Разговор, который нам предстоит, сударыня, будет долгим, а временами и мучительным. Не соблаговолите ли сесть?

Он подождал несколько секунд и, не получив ответа, невозмутимо продолжал:

– Здесь на столике есть чем подкрепиться – бисквит, капелька старого вина или бокал шампанского, думаю, вам не повредят.

Он говорил с той преувеличенной учтивостью, какая присуща малоотесанным людям, которые хотят продемонстрировать, что им не чужды ухищрения образованности и что они посвящены во все тонкости вежливого обхождения, даже по отношению к женщине, к которой право победителя позволяет им относиться не слишком галантно. В свое время эта черта помогла Веронике догадаться об истинном происхождении ее мужа.

Она молча пожала плечами.