Арсен Люпен

Хвастливым жестом, переполненный гордостью и счастьем, он схватил таинственный камень и изо всех сил сжал его в ладони.

– Пусть он обожжет меня, я согласен! Пусть въестся в мою плоть, я буду только счастлив!

Вдруг Конрад подал какой-то знак и приложил палец к губам.

– В чем дело? – осведомился Ворский. – Ты что-то услышал?

– Да, – подтвердил Конрад.

– Я тоже, – добавил Отто.

Действительно, где-то неподалеку раздавался ровный, ритмичный звук, который то повышался, то понижался, напоминая какую-то странную мелодию.

– Но это ж совсем рядом! – процедил Ворский. – Похоже, что даже в этом зале.

Как они вскоре убедились, звук и в самом деле раздавался где-то в зале и, вне всякого сомнения, больше всего походил на храп.

Конрад, первым высказавший это предположение, первым и рассмеялся. Но Ворский признался:

– Ей-богу, я уже начинаю думать, что ты прав. И впрямь кто-то храпит. Неужели тут кто-то есть?

– Звук идет оттуда, из того вот темного угла, – определил Отто.

Свет в зале доходил только до менгиров. Позади них в стене было несколько темных углублений. Ворский направил в одно из них свет фонаря и тут же изумленно воскликнул:

– Там… там кто-то есть! Смотрите!

Сообщники приблизились. На куче щебня, возвышавшейся у стены, спал человек – седобородый старик с длинными, тоже седыми волосами. Кожу его лица и рук прорезывали тысячи морщин. Вокруг глаз синели круги. На вид ему было не менее ста лет. Латаный-перелатаный льняной хитон укрывал его с головы до ног. С шеи на грудь свисали четки из священных шариков морских ежей, которым галлы дали прозвище «змеиных яиц». Рядом с ним лежал красивый топорик из жадеита, покрытый неразборчивыми письменами. Далее лежали в ряд острые куски кремня, большие плоские кольца, две зеленые яшмовые подвески и два ожерелья из голубой перегородчатой эмали.

Как ни в чем не бывало старик продолжал храпеть.

Ворский прошептал:

– Чудеса продолжаются. Это жрец… как те, что были когда-то во времена друидов.

– Ну и что? – осведомился Отто.

– А то, что он ждет меня.

Конрад высказал довольно жестокое предложение:

– Я проломил бы ему голову топором, да и вся недолга.

Но Ворский разгневался:

– Если тронешь хоть волосок у него на голове, считай, что ты покойник.

– Но ведь…

– Что ты хочешь сказать?

– А вдруг это враг? Вдруг это тот, за кем мы гонялись вчера вечером? Вспомните: на том тоже была белая накидка.

– Болван! Неужели ты думаешь, что в своем возрасте он смог бы так бегать?

Ворский наклонился, нежно взял старика за руку и проговорил:

– Просыпайтесь. Это я.

Никакого ответа. Старик продолжал спать.

Ворский повторил попытку.

Старик повернулся на своем каменном ложе, что-то пробормотал и уснул опять.

Начиная проявлять нетерпение, Ворский возобновил свои попытки, но уже энергичнее и в повышенных тонах:

– Эй вы, послушайте! Не можем же мы торчать тут до бесконечности! Вставайте!

С этими словами он сильно потряс старика. Тот раздраженно оттолкнул надоедливую руку, вновь на несколько секунд погрузился в сон, потом устало повернулся и злобно бросил:

– Отвали!

14. Старый Друид

Трое сообщников, которые знали французский до тонкости, включая и жаргонизмы, ни на секунду не усомнились в подлинном значении столь неожиданного восклицания. Они буквально остолбенели.

Ворский обратился к Конраду и Отто:

– А? Что он сказал?

– Да то, что вы слышали, именно то самое, – отозвался Отто.

После этого Ворский предпринял еще одну попытку и потряс незнакомца за плечо. Тот снова повернулся на своем ложе, потянулся, зевнул, попробовал снова погрузиться в сон, потом вдруг сдался и, сев, проговорил:

– Какого черта! Неужели даже в этой дыре нельзя спокойно поспать?

Жмурясь от слепящего света фонаря, он добавил:

– В чем дело? Что вам от меня нужно?

Ворский поставил фонарь на выступ в стене, и свет упал ему на лицо. Старик, продолжавший изливать свое дурное настроение в нечленораздельных восклицаниях, взглянул на собеседника, успокоился, весь озарился дружелюбной улыбкой и, вытянув руки, воскликнул:

– Ах вот оно что! Это ты, Ворский? Как дела, дружище?

Ворский так и отпрянул. Его отнюдь не удивило, что старик знает его и даже называет по имени, поскольку он испытывал некое мистическое убеждение, что его ждут здесь как пророка. Но ему – пророку, славному и причастному тайнам миссионеру, представшему перед старцем, обремененным как возрастом, так и священническим саном, – было обидно услышать в свой адрес слово «дружище».

Полный колебаний и тревоги, не понимая, с кем он имеет дело, Ворский осведомился:

– Кто вы? Почему вы здесь? Как вы сюда попали?

И поскольку собеседник удивленно уставился на него, Ворский добавил уже резче:

– Отвечайте, кто вы такой?

– Кто я такой? – повторил хриплым и дрожащим голосом старик. – Стало быть, кто я такой? Клянусь Тевтом, божеством галлов, он еще спрашивает! Так ты меня не узнаешь? Ну-ка вспомни: Сегенаг, а? Помнишь? Отец Веледы[29]? Добряк Сегенаг, почтенный судья у редонцев, о котором Шатобриан говорит в первом томе своих «Мучеников»? А, я вижу, ты что-то начинаешь припоминать.

– Да что это вы несете? – вскричал Ворский.