Арсеньев Сергей Владимирович.Пионер Советского Союз

- Ага, герр Шильке.

- Так. Вчера Мюллер заболел, придётся тебе подменить его сегодня.

- Хорошо, герр Шильке. Мне куда сейчас?

- С восемнадцатой бригадой поедешь, вместо Мюллера.

- А куда?

- О! За границу поедешь, как большой, понял?! И чтобы вёл себя там прилично.

Девок русских не лапай. Ну, без их согласия не лапай, я в виду имел.

- Я… русских? Я в Россию поеду?

- Угу. В Брест пойдёте, через Варшаву. Там вам состав новый прицепят - и

обратно. А русские сами уж как-нибудь разберутся с грузом.

- Хорошо, герр Шильке. Идти-то куда мне?

- Ко второму иди, там они грузятся. А Максу скажи, что он проиграл. Не

голопятка это, а голомянка. Осёл он, Макс. В Байкале голомянки водятся, а Макс

осёл…

[15.07.1940, 13: 21 (брл). Берлин, Принц-Альбрехтштрассе, Главное управление

имперской безопасности, внутренний двор]

- …Так что, поджигать, господин группенфюрер?

- Погоди. Мюллер?

- Думаю, ждать дальше бессмысленно. Всё, что только возможно было собрать, мои люди собрали. У одного старичка его экземпляр выкупили аж за семьдесят

рейхсмарок. Тот решил, что это раритет будет, раз гестапо скупает. Никак добром

отдавать не хотел.

- Он хоть жив остался, старичок-то?

- Ему повезло. Я разрешил до ста рейхсмарок за экземпляр платить, если

почему-то конфисковать невозможно.

- А если бы и на сто не согласился?

Мюллер пожимает плечами, разводит руки в стороны и говорит фельдфебелю с

объёмистым металлическим ранцем за плечами: - Поджигай.

Фельдфебель бросил вопросительный взгляд на Гейдриха, дождался кивка, вежливо

попросил обоих начальников отойти на несколько шагов назад и поднял трубу, которую до этого держал в руках, опустив её вниз.

Тугая струя пламени вырвалась из ручного огнемёта и мгновенно поглотила

лежащую на грязном асфальте кучу газет. “Берлинский вестник автолюбителя”, последний номер. Газету Гейдрих закрыл своей властью, редактор-алкоголик поедет

лечиться в концлагерь. А весь последней номер только что скрылся в пламени

огнемёта. Там сгорело почти всё, что только гестапо смогло найти и либо

конфисковать, либо выкупить. Все 2994 экземпляра. При общем тираже в три тысячи

экземпляров. Ещё два экземпляра находились сейчас в личном сейфе Гейдриха.

Просто так, на всякий случай. Оставшиеся четыре экземпляра, скорее всего, уже

погибли. Во всяком случае, люди Мюллера их не нашли…

[15.07.1940, 22: 38 (мнск). Минск, железнодорожная станция Минск-товарная]

- …Ну, а теперь за солидарность рабочих СССР и Германии!

- СССР! Корошо!

- Конечно, хорошо, чурка немецкая.

- Сталин, корошо!

- Ещё бы! Сталин - это Сталин, понял?! Дружба! Фройндшафт!

- Трушба!

- Опп-она! Петрович, беда!

- Чего у тебя там?

- Так это, колбаса закончилась. А у нас ещё четвёртый пузырь почти полон. И

чего делать?

- Да, здоровы немцы закусывать. Всю колбасу у нас сожрали, черти.

- Слыш, а может у них попросить? А то чего, и водка наша, и закуска наша.

Непорядок.

- Ну, попробуй, попроси.

- Эй, чурка, слухай сюда. Вишь, колбаса закончилась у нас. У вас есть чего

покушать? Ну, ням-ням. А то чем закусывать-то станем? Ну, ладно ещё я с

Петровичем. На крайняк мы и без закуски можем. А вас же, чертей, самих развезёт, вы же квёлые. Слыш, пацан, а ну, пошустри давай, поищи по углам-то. Небось, есть

чего у вас.

Всего через десять минут объяснений Курт понял, что от него хотят эти

русские. У них закончилась колбаса, и стало нечего кушать. Поначалу Курт даже

обрадовался тому, что колбаса закончилась, ибо вкус её был очень непривычным и

Курта с неё мутило. А может, мутило его и не от колбасы, а от русского шнапса, который Курт попробовал сегодня впервые в жизни. Но не выпить с русскими он не

мог, никак не мог. Они ведь всю паровозную бригаду пригласили, всю-всю. Значит, и Курта тоже, хоть тому и шестнадцать лет всего. И Курт вместе со всеми сидел на

полу товарного вагона, в котором поедут сопровождавшие груз русские, пил шнапс и

заедал его странной русской колбасой. Курт невероятно гордился тем, что взрослые

мужчины пригласили его в своё общество и общаются с ним, как с равным. Он даже

за этот вечер чуть-чуть успел выучить русский язык. Вот вернутся они завтра

домой в Берлин, и Курт обязательно похвастается своими новыми знаниями перед

матушкой. Оказывается, его должность “помощник кочегара” по-русски звучит

гораздо короче: “чурка” .

[16.07.1940, 09: 44 (мск). Немного восточнее Витебска, товарный вагон]

Хороша водка была, ой хороша! Даром, что в Москве самой купили, в

госторговле. С тем самогоном, что о прошлой неделе Петрович притащил, и

сравнивать смешно. Небо и земля просто. Голова с такой водки и вовсе не болит, ой хороша. Жалко, мало купили. Знали бы, что такая хорошая, побольше бы взяли.

Да ещё и немцы эти навязались, бригада паровозная. Хотя, немцы в основном на

колбасу налегали, не на водку, но всё равно больше бутылки на всех выжрали. А им

с Петровичем всего чуть меньше, чем по полтора пузыря на рыло и досталось.

Маловато.

Немцы же слабы пить против наших. Сидят, цедят по капельке. Пацан тот

белобрысый, что сало достал откуда-то когда колбаса совсем закончилась, так тот

пацан и вовсе с половины стакана на пол завалился. Лежит, бормочет чего-то. Его