Арт-пасьянс

Стоит Театр на Малой Бронной!
Идут спектакли в доме том.
И вечерами зритель томный
Все ходит по фойе кругом.

Пойдет направо – в зал заходит,

На сцену пристально глядит.
Там чудеса: там Дуров бродит
И Перепелкина сидит.

И обостряются все чувства,

Едва переступив порог.
Вас ждут «Славянские безумства»
И непрожаренный «Хот дог»!

В наш пенсионный юбилей

Мы вспоминаем ненароком
Дела давно минувших дней,
Преданья старины глубокой.

Театр рядом с синагогой.

Он был еврейским в те года.
Потом евреи понемногу
К себе уехали туда.

Здесь Гончаров блистал когда-то,

И Эфрос паутину плел.
Дунаев нас от горя прятал
И верною дорогой вел.

Портнов – художник с тонким вкусом,

Познавший тайны бытия,
Поставив пьесу «Мать Иисуса»,
Отбыл на родину Ея.

А Женовач был честных правил,

Когда ж не в шутку занемог,
Он Достоевского поставил
И, к сожалению, убёг!

Житинкин – мастер эпатажа,

Хотел упорно нас склонить,
В порыве творческого ража,
Ориентацию сменить.

Но в наших жилах кровь кипит,

Храним наш дух неугомонный.
И несгибаемо стоит
Наш символ – Коган многотонный!

Речей не будет, прямо скажем.

Чтоб не впадать в официоз,
Спектакль новый вам покажем.
Встречайте «Кавалера роз»!

P.S. Должен сказать, что представленные стихи не настолько искрятся юмором, как другие, которых ни Георгий, ни его супруга не нашли. Так что вам придется поверить мне на слово, когда я говорю, что Георгий Мартынюк – один из самых остроумных людей, которых мне в жизни довелось встретить.

* * *

Следующая театральная история произошла в Московском ТЮЗе во время спектакля «Грозовой год». Имелся в виду 18-й год и готовящееся восстание левых эсеров. Буквально завтра должно состояться покушение на Ленина на заводе Михельсона. И вообще советская власть – в смертельной опасности. Сцена разделена на две части. Это режиссерское решение, такая незатейливая география (она же – сценография) подчеркивает идеологическую пропасть между эсерами на левой стороне сцены и большевиками – на правой. Им не о чем больше разговаривать, они – враги.

Тем более странно то, что произойдет буквально через несколько минут. В стане эсеров идет заседание перед завтрашним решающим днем. На переднем плане сидит Фанни Каплан; ее настраивает, гипнотизирует, можно сказать даже – зомбирует левый эсер Котович. «Наступает твой день. Фанни-и-и!..» – низким, густым и вместе с тем напевным голосом (ну точно как удав Каа из фильма про Маугли), нависая над актрисой, вещает он. И тут… позади сцены раздается какой-то невнятный шум и слышится тихий мат. Все дело в том, что в тот день на роль Дзержинского вместо основного исполнителя, застрявшего с авиарейсом в Новосибирске, был введен другой артист. По роли слов у Дзержинского было мало, но выходов – много. И почему введенному артисту пришло в голову, что именно сейчас его выход, – об этом не ведает никто, да и сам он вряд ли мог объяснить свой внезапный импульс, толкнувший его из темной глубины сцены, оттуда, где черным задрапирована задняя стена, – туда, вперед, прямо в логово левых эсеров. Он гордо вышел на световое пятно в длиннополой шинели и резко повернул свою узкую бородку к группе злоумышленников. И только тут пришел в ужас, осознав, куда попал. Но надо было оставаться Железным Феликсом, несмотря на отчаянное положение. Он и старался, а лицо его при этом выражало «попурри» из двух несовместимых чувств – паники и грозной значимости председателя ВЧК. Словом, все тот же беркут, но обделавшийся.