Арт-пасьянс

Надо сказать, что ей не всегда удавалось подобрать правильный эпитет к писателю Тригорину. Когда оригинал («Ты лучший из всех русских писателей») забывался, Таня в недрах своего подсознания отыскивала что-нибудь другое, как ей казалось – подходящее. Именно это место стало для нее камнем преткновения или, как теперь говорят, тут-то ее и переклинивало. Так, через несколько недель я был назван «самым русским из всех русских писателей». «А как же Лев Толстой, возделывающий пашню в армяке и лаптях?..» – подумал я тогда. Словом, на этот раз Таня непринужденно сделала Тригорина славянофилом и почвенником.

* * *

Тихо, но удачно сказанная во время действия реплика может дезавуировать любой серьезный момент. В той же чеховской «Чайке» (я не случайно подчеркиваю – «чеховской», ибо их у нас, как известно, три. Этот триптих вошел даже в российскую книгу рекордов Гиннеса) появление Нины Заречной в домашнем спектакле Треплева выглядит странно. На сцене большой ком тряпья. Из этой кучи появляется нечто с белым чулком на голове. Но прорези для глаз и рта в чулке все же есть. Из чулка вверх торчит хвостик волос. Артистка Ольга Гусилетова тихонько произносит: «Сибирская язва». А в ту пору об этой эпидемии только и говорили. Все мы тогда слишком живо представили себе сибирскую язву, обретшую живое воплощение в образе Нины Заречной. Артисты ведь дети. Им немного надо, чтобы развеселиться, и совсем немного, чтобы заплакать.

И вот – еще одна чеховская «Чайка». Финальный трагический монолог Нины. Остальные персонажи сидят за столом на другом конце сцены. «Да поможет Господь всем бесприютным скитальцам», – говорит Нина, имея в виду себя и свою судьбу. Но перед словом «скитальцам» Жора Мартиросян тихо произносит: «Китайцам». И все утыкаются лицами в стол. Всем достаточно этой малости, чтобы трагизм испарился мгновенно…

Кстати, незадолго до закрытия казино «Голден палас» я пришел туда на день рождения своего товарища. И в большом зале обнаружил огромное количество играющих «бесприютных китайцев».

* * *

Еще о Татьяне Васильевой. Как-то стоим мы в фойе театра втроем. Райхельгауз, обожающий Таню, она сама и я. Происходит довольно примечательный в актерской среде разговор.

Я. Она скверная тетка, но артистка хорошая.

Райхельгауз. Тише. Нельзя при одной артистке говорить, что другая – хорошая.

Васильева (низким своим голосом, небрежно). Ничего-ничего. При мне можно. Тем более что ни одной хорошей работы я у нее не видела. А что скверная тетка – я полностью согласна.

* * *

Можно, конечно, подумать, что все это наши узкоспециальные, местечковые радости. Корпоративные, непонятные другим. Но мне почему-то кажется, что предлагаемая рассказчиком экскурсия в мир закулисья представляет интерес и для вас – не как оттенок «желтой прессы», признак гепатита, а как своеобычная человеческая комедия, черты которой наблюдаются и в других сферах деятельности.

Обратимся вновь к нашим «Чайкам».

В акунинской «Чайке» Аркадина в исполнении Ирины Алферовой после известия о гибели сына (пока еще никто не знает – застрелился он или его убили) говорит: «Я должна его видеть» (а убиенный Треплев лежит в другой комнате). Тригорин отвечает: «Не надо. Я схожу, а тебе не надо». Уходит, возвращается, пошатываясь, потрясенный зрелищем, которое открылось его глазам в соседней комнате. Он должен сказать Аркадиной и всем: «Лежит на зеленом ковре, и всюду кровь», но у него получается не сразу, так как Ирина Алферова импровизирует и задает ему вопрос, который в данной ситуации звучит несколько диковато: «Ну как он там?» То есть, как чувствует себя труп. Через полминуты Тригорин приходит в себя и вполне искренне отвечает: «Как-как… Теперь уже никак». Мог бы тут же добавить, что температура тела у него стала комнатной.

* * *

В оперетке «Чайка» (она у нас так игриво и называется – «оперетка»), в финале Саид Багов (Медведенко) пугает Тригорина (исполнитель тот же). Он держит за спиной чучело чайки и как можно более злобно спрашивает: «Помните, Константин Гаврилович подстрелил чайку, а вы заказали сделать из нее чучело?» «Не помню», – весь трепеща, отвечаю я. «Ой ли?» – еще более угрожающе вопрошает Саид. И тут… у него в кармане звонит мобильный телефон, который он попросту позабыл вынуть из своего черного (опять же – пугающего) костюма. Мы замираем. Зал – тоже. Мобильник продолжает звонить. Перед спектаклем ведь всегда звучит призыв отключить мобильные телефоны. Во всех театрах. Бескультурных зрителей об этом просят, но все равно звонки продолжаются. Мобильники превратились просто в кошмар для всех спектаклей. А тут – на тебе! У самих артистов! Да еще где?! На сцене.