Артамошка Лузин

У Чалыка рот наполнился слюной, и он невольно облизнул шершавые губы. Панака вышел из чума и стал раздавать мясо собакам. Озверевшие собаки рвали куски на лету, люто рычали и отчаянно грызлись. Панака роздал почти все мясо. Люди молча ждали. Панака взял последний кусок — у всех вырвался тяжелый вздох. Половину куска он отдал собакам, а вторую половину зажал крепко в руке и, ползая по земле, стал мазать им следы медведя.

Панака поднялся, посмотрел на тайгу по направлению медвежьих следов, подошел к большому дереву и воткнул в него свой нож. Вытер руки о кожаные штаны и сказал:

— Не сердись, дедушка, все лучшее от добычи тебе отдал — ешь. Лишь худое оставил. Я не страшный, даже нож острый в большом дереве забыл.

Панака схватил нож, спрятал за поясом и бегом побежал к чуму. В чум он вошел со словами:

— Лучшее дедушке отдано. Счастье придет в наши бедные чумы!

Люди с жадностью набросились на жалкие остатки оленя. Женщинам достались лишь обглоданные кости.

Сытые собаки мирно дремали в ногах.

* * *

На другой день Панака встал раньше всех. Он внимательно рассмотрел следы медведя, хитро прищурил узкие глаза и поспешил разбудить Одоя и Чалыка. К полдню медведя отыскали в густых ягодниках и убили. Голову медведя отрезал сам Панака, спрятал около старой сосны под камнями. Панака верил, что из головы вновь появится медведь и побредет по тайге. Одой отрезал ноги. Мясо разделили на части и понесли в чум. Чалык шел гордый: он, как большой охотник, нес добычу — бурую шкуру медведя. Шкура была тяжелая, скользкая от жира и крови. Чалык обливался потом, весь выпачкался в крови и медвежьем сале, но шел упрямо, напрягая все силы.

Вечером в стойбище пировали. Сытые, Одой, Чалык, Тыкыльмо и Талачи тяжело поднялись от очага, где еще дымились жирные куски добычи, взялись за руки и пошли вокруг чума Панаки. Натянув на себя шкуру только что убитого медведя, топтался старый Панака. Он исполнял танец дедушки-медведя. Чтобы лицо его казалось страшным и походило на морду медведя, он разрисовал его густой кровью и желтой глиной; чтобы руки были похожи на лапы, он держал лапы убитого медведя; чтобы рот его походил на пасть медведя, он зажал в зубах белые клыки кабарги. Одой громко пел:

Дедушку-медведя нашли,
Нашли не мы, а наши собаки.
Дедушку-медведя убили не мы,
Убили наши стрелы.
Мы оставили твою голову в камнях.
Из головы опять ты вырос,
Опять в лесу бродишь!

Остальные били в ладоши, топали ногами, враз наклоняли тела и повторяли:

Ой ё-ехор-хо,
Ехор-хо, ехор-хо!

Потом плясали вокруг большого костра.

Речка билась черной волной, булькала и шепталась, колыхая ржавые камыши. Луна брызгала серебром, купалась в речке, а когда пряталась за тучи, тайга утопала в густой темноте.

В полдень стойбище затихло, потух костер, уснули люди. Лишь чуткие собаки, навострив уши, сонливым лаем разрывали таежную глушь, и вновь все стихало и погружалось в тишину.

Храбрый охотник Саранчо

Чалыку не спалось. Он уже давно выглядывал хитрым глазом из-под мягкого заячьего одеяла. В постели тепло и мягко, но в лесу лучше: уже светало, чирикали и свистели птицы, поднимались звери.

«Курлы-курлы!» — донеслось до Чалыка.

«Журавли длинноногие! — подумал Чалык. — Убить эту птицу нелегко: чуткая, близко не подпускает». Ему вспомнились высокие кочки на болоте. Однажды они шли с отцом на охоту. Чалык споткнулся о такую большую кочку. Из-под самых ног вылетела большая серая птица — вылетела и тут же села. Чалык схватил лук, но отец остановил его:

— Эко ты, мужичок, убьешь мать — умрут дети. Это журавль-самка.

На верху острой кочки оказалось два пестрых яичка. Гнездо птица сложила из сухой осоки и веток и прикрепила его наверху кочки. И самец и самка дико кричали, хлопали крыльями, но от гнезда отбегали недалеко.

«Пойдем, — сказал тогда отец, — каждому дорог свой чум», — и рассказал интересное про журавлей. Чалык узнал, почему эта птица делает гнезда на кочке, а не прячет его в густых и низких местах.

«Было это давно, беда как давно, — покачал отец головой. — Собрались у зеленого озера все болотные птицы. Каждая хвалит себя. „Я лучше всех птиц на земле, — кричит болотный кулик, — быстрее меня ни одна птица не летает!“ — „Глупый! — отвечает ему утка-нырок. — Скажи, кто лучше меня ныряет?“ Вышел журавль: „Ку-кур-лы! Ку-кур-лы! Жалкие вы птицы, взгляните на мои длинные ноги, и вы скажете, что журавль — самая лучшая птица“. Услышал это лесной дух, хозяин того озера, и сделал так, что утка стала обжорой, заплыла жиром и отяжелела, кулик сжался — стал маленькой, незаметной птицей, а у журавля высохли ноги, как палки, и не стали гнуться. С тех пор журавль-самка высиживает птенцов на высокой кочке, а в другом месте сидеть не может: прямые и длинные ноги некуда девать».

Вспомнил Чалык другую птицу — горного орла. Он налетел на олененка, сбил с ног, но меткая стрела Одоя попала орлу в голову…