Артамошка Лузин

Панака засучил рукава, жена подала ему огромный кусок мяса. Варевом остался доволен: жена знает, что Панака любил вареное мясо с кровью. Первый кусок он подал гостю, второй взял себе, потом потянулись руки Одоя и Чалыка, а остатки Панака бросил женщинам. Ели не торопясь, обглоданные начисто кости кололи ножами и, припав губами, сосали полусырой душистый мозг. Мясо запивали жирным наваром, разлитым в деревянные чашки. Собаки на лету хватали объедки, надоедливо совали носы к чашкам.

Чалык первый раз в жизни сидел во время еды на мужской половине чума. Теперь он настоящий охотник, может, как взрослый мужчина, говорить о мужских делах. От счастья и гордости Чалык высоко держал голову, так что косичка его выбилась из-под шапки, и он так же, как остальные мужчины, бросал женщинам недоглоданные кости, презрительно поджимая при этом нижнюю губу.

Поели сытно, закурили трубки. В знак дружбы гость и хозяин обменялись на одно курево своими трубками.

— Весть привез… — начал гость.

— Худую? — перебил Панака.

В чуме все насторожились, устремили глаза на гостя. Гость не торопясь потянул из трубки, выпустил густое облако дыма и громко сказал:

— Люди не нашего рода в тайге бродят…

— Война! — неожиданно крикнул Чалык, да так громко, что и сам испугался.

— Плохо, когда самый маленький кричит громче большого. — Гость строго поглядел на Чалыка.

Отец сурово скосил глаза. Чалык все понял: гостя обидеть — счастья не видеть.

— Люди эти — с большими красными бородами, волосы у них желтые, как камыш на болотных кочках, а глаза круглые и синие, как снег при луне.

— Лючи (русские), — сурово сдвинул брови Панака. — Добра не будет.

— Лючи, — подтвердил гость. — А ведет лючей эвенк Андогирского рода. Род этот кочует у страшного моря Байкал.

— Худой род! — рассердился Панака и сплюнул на мягкие шкуры.

Гость кивнул головой и тоже рассердился:

— Привел эвенк лючей к верховьям нашей реки — Нижней Тунгуски. Дальше вести — смерти боится. Трусливая мышь!

— Андогирский род еще не залечил ран от стрел нашего рода, — вмешался Одой.

— Наши стрелы и ножи они тоже не забыли! — с гордостью добавил гость.

— Видно, им этого мало, изменникам! — сжал кулаки Панака. — Ножи надо точить, к стрелам наконечники острые готовить. Изменники хуже дикого волка!

— Война! — не утерпел Чалык, но его дернул за рукав Одой.

Стиснули люди зубы до боли, бились сердца, переполненные ненавистью. В гневе забыли гости спросить, зачем ведет в тайгу людей эвенк Андогирского рода.

— Лючи с войной идут? — забеспокоился Панака.

— Без воины, — спокойно ответил гость. — Пушнину хотят менять, товар давать. Огненной воды везут много.

Задумались люди. Вмешалась жена Панаки, старая Тыкыльмо:

— Уши мои слышали, что у лючей товар добрый: котел, чайник, чай густой, камни сладкие, мука белая для лепешек.

— Глупая утка! — рявкнул Панака. — У тебя голова, как хвост у оленя, — во все стороны дрыгает. Не слушайте ее… Куда кочевать будем? Где спасемся от беды?

— Худая пора.

— Худая, — согласился Панака. — Сейчас кочевать тяжело, надо ждать, когда вода в реках на место станет.

До самой ночи думали и решили кочевать вместе с Саранчо: так и беду легче встречать. До стойбища Саранчо недалеко — ходу не больше трех дней.

Лючи

Русские купцы приехали неожиданно. Эвенк Андогирского рода показал им путь, посоветовал с делами торопиться, а то начнется мокрая осенняя пора, и из тайги тогда не выйти. На последней остановке эвенк взял трех оленей и скрылся: боялся, что расправа его родичей будет самая суровая.

Русский купец очутился в тайге без проводника и не знал, куда ехать, где искать путь.

Широкоплечий, в эвенкийской парке, купец Кузьма Войлошников горячился:

— Вот, черт, завел! Сбежал, но хоть товар не уворовал, и то ладно!

— Они не вороваты. Свое возьмут, а чужое, хоть под ногами пусть валяется, не подымут, — ответил ему сумрачно приказчик Тимошка.

Тимошка — большой пройдоха и хитрец. Он хорошо знал путь, о котором долго расспрашивал эвенка, не пожалев дать в подарок горсть табаку.

— Тимошка, как быть: неужто пропадать нам и добру нашему? — спросил Кузьма Войлошников.

Тимошка скорчил печальную рожу, тяжело вздохнул, помолчал и обиженно заговорил:

— Говорил ить я тебе: обобрал бы ты ближайших тунгусишек — и ладно. Дык нет!

— Что старым попрекаешь, глаза колешь? Без тебя тошно… — перебил его хозяин. — Товару-то много. Нам бы тунгусишек найти — обратно выведут.

— Не вывели бы так, как привели, — ответил Тимошка. — Тогда все твое добро прахом пойдет, и мы от смерти лютой не спасем животов своих… Ох, горе! Ох, погибель!..

Опечалился купец, горько пожалел, что зашел в тайгу так далеко.

Тимошка решил: пора действовать.

— Жизнью рискнуть могу. Каково отблагодарение будет за труд тяжкий и опасный?

— За платой не постою, аль купца Войлошникова, Тимофей Иванович, не знаешь!

«Ага, завеличал!» — подумал Тимошка.

— Пополам, может, разделим то, что добудем, — прошептал он и сам испугался своих слов.