Артамошка Лузин

Чалык пугливо прижимался к Артамошке, а тот шел уверенно, подбадривая друга.

На базаре Артамошка выбрал место, где больше всего суетился народ. Вместе с Чалыком они сели, подобрав под себя ноги, Артамошка звонко крикнул:

- Эй, подходи! Чудо! Человек-птица! Дешево! Всего один грош! Нет гроша - давай что хошь!

Быстро скопилась кучка ротозеев. Они толпились, и хотя еще никакого человека птицы не было, многие ахали, удивлялись, а чему - и сами не знали. Артамошка решил, что время настало. Он встал, вытянул губы трубочкой и пронзительно засвистел, потом пустил трели, защелкал и наконец перешел на переливы нежные да грустные. Щуплый мужичонка в синей поддевке, высокой бараньей шапке не вытерпел:

- Птица, лесная птица!..

- Чудо! - удивлялась баба.

Артамошка вдруг резко оборвал и неожиданно закричал:

- Кар-кар! Ку-ка-ре-ку!..

Толпа лопалась от смеха.

- Ну и парень! - неслось со всех сторон.

Артамошка сорвал с головы шапку и протянул ее к стоявшим впереди:

- Грош! Грош!

Кто-то бросил первый грош. Звякнули еще два-три, а больше, сколько ни надрывался Артамошка, никто ничего не давал. Чалык взял у Артамошки грош, вертел его в руках, пробовал на зуб.

Сбоку крикнул пьяный мужик:

- Петухом! Страсть люблю петухову песню!

- Давай грош!

Мужик долго рылся за пазухой, пыхтел, сопел, наконец бросил грош в шапку Артамошке. Тот кинул вверх шапку, ловко поймал ее и крикнул:

- Райская птица! Доподлинно райская птица!

- Батюшки! - верещали со всех сторон бабы.

- Обман! - говорил мужичок с жиденькой бородкой. - Птицы той никто не видел, голос ее богу лишь слышен.

- Дурень, - перебил его рыжий парень, - не лезь! Пусть поет, он умелец!

Артамошка надрывался:

- За рай - грош давай!

В шапку сыпались монеты. Толпа напирала. Артамошка совал монеты за пазуху, толкнул ногой Чалыка, выпрямился. Кто-то приглушенно крикнул, сдерживая толпу:

- Тише! Духу набирает!

Толпа затихла, ждала. Артамошка оглянулся, потом потряс головой, громко заржал по-лошадиному, толкнул зазевавшегося ротозея в бок, шмыгнул в сторону, а за ним - и Чалык.

Толпа тряслась от смеха. Бабы плевались, голосили:

- Озорник!

- Безбожный дурень!

- Лови, лови его! - раздалось со всех сторон.

И завязалась свалка. Артамошка воспользовался этим, и они с Чалыком юркнули за угол лавки и скрылись.

- Вот те и райская птица! - хохотал рыжий парень.

- Райская-то, она ржет! - усмехнулся высокий мужик.

Бабы бросились на мужика:

- Чтоб у тебя язык вывалился, старый гриб!

Вокруг хохотали.

Артамошка и Чалык на реке смыли глину. Надели шапки и пошли на базар. Чем только не угощал Артамошка своего друга! Тот ел, чмокал губами и о всех кушаньях отзывался одинаково:

- Хорошо, сладко, но, однако, печенка оленя лучше.

Артамошка даже сердиться начал.

Они подошли к обжорным рядам, где на раскаленных углях кипели котлы с мясом. Толстая торговка в засаленной кацавейке мешала деревянной ложкой варево. Густой пар клубился над котлами. Мясной запах пьянил. Чалык впился глазами в жирный кусок, который держала торговка на острие палки. Она выкрикивала:

- Баранина! Свежеубойная баранина!

Артамошка быстро сунул монеты, и они с Чалыком получили по куску горячей баранины.

Когда съели мясо, Артамошка спросил Чалыка:

- Сладко?

- Шибко сладко, однако печенка оленя лучше.

- Тьфу! - сплюнул Артамошка. - Затвердил: печенка да печенка!

И только сейчас он вспомнил наказы отца, засуетился.

Над толпой гремел голос зазывалы:

- На острожный двор берем! На сытое дело берем!

Кто погорластее, тот спрашивал:

- А кормежка какая?

- Кормим! - отвечал зазывала.

- А чарка?

- Не обидим!

- А деньга?

- Платим!

Зазывала шел, а за ним валили гурьбой бродяжки бездомные, беднота босой народ, поодаль шли степенно люди с топорами за поясом - плотники, конопатчики, столяры.

- Никита Седой, шагай! Ты за старшину! - шумели мужики.

Артамошка рванулся в ту сторону, где выкрикивали имя Никиты Седого. Кое-как пробился он к Никите, а тот не разобрал, кто и зачем; видит вьется непутевый парнишка, озорует видимо, да как стукнет ногой Артамошку. Не взвидел тот света и зажал бок. Как ветер прожжужало над ухом:

- Не вертись меж ног! Не мешай мужикам!

Едва вынес Артамошка удар, но вновь забежал вперед, догнал Никиту Седого, стал подходить с опаской да с оглядкой. Видит Никита, что тот же озорник. Зверем метнулся он, сжал кулаки. "Ну, - думает, - я ж его проучу, этого озорника! Ишь, нашел над кем потешаться!" Никита был одноглаз, и мальчишки часто досаждали ему: возьмут зажмурят по одному глазу, идут за Никитой следом - мы тоже одноглазы, что сердиться!

Артамошка набрался смелости и, не доходя до Никиты, сказал:

- Сизые голуби прилетели!

- Что? - переспросил Никита.

- Атаманы молодцы... - ответил Артамошка.

Никита понял. Они с Артамошкой отошли в сторону.

- А это кто? - устремил на Чалыка свой единственный глаз Никита.

- То мой дружок, - успокоил Артамошка Никиту и зашептал.

Глаз Никиты то расширялся, то суживался, на скулах играли круглые желваки, вздрагивала широкая борода. Артамошка передал все. Никита взял Артамошку за руку:

- Я ж думал, ты озорной! Я в сердцах крут!