Артас. Восхождение Короля-лича

– Ты… это я, – негромко, с запинкой, заговорил Артас. В голосе его слышалось искреннее изумление. – И ты, и он… оба вы – это я. Но ты… Ты – крохотный огонек, горящий в моей груди наперекор холоду и льду. Ты – все, что осталось во мне человеческого… последняя крупица сострадания, печали, совести… любви к Джайне, любви к отцу… и ко всему тому, что делало меня тем, кем я был раньше. Не знаю, отчего, но Ледяная Скорбь не отняла всего этого без остатка. Я пробовал забыть о тебе… но не смог. И… не могу до сих пор.

Сине-зеленые, цвета морской волны, глаза мальчика вспыхнули радостным огоньком. На губах его заиграла робкая улыбка, щеки слегка порозовели, часть отвратительных гнойников исчезла, как не бывало.

– Ну вот, Артас, теперь-то ты понимаешь? Ты не забыл, не оставил меня, несмотря ни на что. – На глазах мальчика проступили слезы надежды, голос его, хоть и обрел силу, задрожал от избытка чувств. – И это не просто так. Да, Артас Менетил… много ты натворил бед, но в сердце твоем еще теплится доброта. Иначе… иначе меня вовсе не было бы на свете, даже в твоих сновидениях.

Соскользнув с кресла, он медленно двинулся к рыцарю смерти. Артас поднялся и повернулся к нему. Какое-то время они – ребенок и тот, кем он вырос – хранили молчание, затем мальчик шагнул вперед и потянулся к Артасу, точно обычное, живое дитя навстречу объятиям любящего отца.

– Все еще можно исправить, – тихо сказал он. – Мы не могли опоздать.

– Да, не могли, – негромко согласился Артас, глядя на мальчика во все глаза. – Не могли.

Коснувшись щеки ребенка, он нежно приподнял его подбородок, взглянул в озаренное радостью лицо и улыбнулся искоркам в собственных глазах.

– Но опоздали.

Удар – и пронзительный, отчаянный крик обманутого ребенка слился с воем свирепствовавшего снаружи ветра. Огромный, величиною не меньше мальчишки, клинок Ледяной Скорби глубоко вошел в его узкую грудь. При виде ужаса и изумления в собственном взгляде сердце Артаса в последний раз затрепетало, сжалось от угрызений совести, а в следующий миг мальчик исчез без следа. Теперь об изнуренном болезнью ребенке напоминал лишь горестный плач ветра, беснующегося над истерзанной землей.

«Свобода… Как же она прекрасна!» – подумал Артас. Только с уходом мальчишки он в полной мере почувствовал, сколь жутким, тяжелым бременем были эти последние, самые стойкие крохи человечности. Избавившись от них, он сразу же сделался легким, могучим, очищенным от всего лишнего, от всего наносного – раз и навсегда, как вскоре будет очищен от всего лишнего весь Азерот. Вся его слабость, вся мягкость, всё, что когда-либо заставляло колебаться, внушало сомнения в самом себе – всё это исчезло, как не бывало.

Остался лишь Артас, клинок Ледяная Скорбь, который, поглотив последнюю частицу его души, едва не пел от радости, да победно хохочущий орк.

– Я знал! – в безумном восторге воскликнул Нер’зул. – Я не сомневался, что ты так и сделаешь! Довольно тебе бороться с последними каплями доброты и человечности в сердце! Этот мальчишка мешал тебе, сковывал тебя по рукам и ногам, а теперь ты свободен!

С упругой грацией, достойной зависти любого из молодых, старый орк вскочил из-за стола. Череп, нарисованный на его морде, скривился в хищной ухмылке.

– Мы с тобой – одно целое, Артас. Мы с тобой – Король-лич. Нет больше ни Артаса, ни Нер’зула, есть только он, великий и славный. С моими знаниями мы…

Клинок Ледяной Скорби вонзился в его тело. Орк захрипел, ошеломленно вытаращив глаза.

Артас шагнул вперед, еще глубже вгоняя меч в порождение собственного сна. Когда-то Нер’зул, затем Король-лич, вскоре оно превратится в ничто, исчезнет без следа. Свободной рукой приобняв плечи орка, рыцарь смерти с нежданной интимностью (впрочем, что во всем мире может быть интимнее акта отнятия жизни?) склонился к его зеленому уху.

– Нет, – прошептал Артас. – Никаких «мы». Мне никто не указ. Я взял от тебя все, что нужно. Теперь власть принадлежит мне и только мне. Теперь есть только я. Я – Король-лич. И я готов.

Совершенно опешивший от такого предательства, орк судорожно дернулся в его объятиях и исчез.

Пальцы Джайны безвольно обмякли, и чашка, выпав из ее рук, со звоном разбилась об пол. Не в силах сделать ни единого вдоха, Джайна ахнула и замерла с приоткрытым ртом. Холод сырого, ненастного дня пронизывал тело, пробирал до костей.

Ладоней коснулись сухие, узловатые пальцы Эгвин.

– Эгвин… я… что произошло? – глухо проговорила Джайна.

Голос ее был полон невыразимой тоски, на глаза навернулись нежданные слезы. Казалось, в эту минуту она навсегда утратила что-то… что-то…

– Нет, это не игра воображения, – сурово сказала Эгвин. – Я тоже чувствую. А что… думаю, вскоре мы это выясним.

Сильвана вздрогнула, точно стоявший перед нею громадный демон хлестнул ее по щеке. На что он, разумеется, не осмелился бы никогда.

Заметив это, Вариматас настороженно сузил глаза, мерцавшие зеленым огнем.

– Госпожа? В чем дело?

В нем.

В нем, как всегда.

Пальцы Сильваны сами собой сжались в кулаки.

– Что-то произошло. И это как-то связано с Королем-личом. Я… чувствую.