Артем Гармаш

В местечке он был уже старожилом. Еще перед войной из-за сердечной болезни жены сменил Сосновку на Князевку; арендовал каждый год на все лето одну и ту же дачу, а все-таки чужая, не то что собственная. И для престижа, и для бытовых удобств: ни пристроить ничего нельзя, ни в саду посадить… И вот как раз в это время умер старик Диденко. Уже при первой после похорон встрече со своими родичами Савва Петрович предложил им за хорошую цену продать ему усадьбу. Макар Иванович был и не прочь. Для него после Ветровой Балки местечко Князевка уже давно ассоциировалось с библейскими Содомом и Гоморрой (особенно в летний сезон, когда набивалось туда полно дачников), как рассадник разврата, лени; за себя лично он, ясное дело, не боялся, но ведь подрастают дети!.. Но Докия Петровна и слушать не хотела о продаже. И, чтобы не возвращаться больше к этому, обстоятельно рассказала тогда же брату о своих житейских планах на будущее, связанных как раз с этим наследством. О том, что осенью собираются переехать на постоянное жительство в Князевку, если удастся перевестись в какую-нибудь из тамошних школ. «Ну, так в школе и будете жить!» — не сдавался Савва Петрович. «А потом? Ведь рано-поздно придется-таки уходить с работы. Куда тогда? А то все же есть крыша над головой!» — «Эта развалюха?! Да она хорошо если год еще постоит!» И Дорошенко не очень и преувеличивал: хата в самом деле была очень старая и требовала капитального ремонта, на что у них сейчас просто-напросто не было средств. Жалованья вот уже второй год почти никакого не получали, разве что натурой время от времени — какой-нибудь пуд пшена или кусок кожи на подметки. А гонорара Павла за книжку стихов, которая вышла еще прошлой зимой и весь тираж которой — пятьсот экземпляров — сдан был на комиссию в славгородскую «Украинскую книгарню», но расходился очень медленно, хватало разве что на папиросы Павлу да на всякую мелочь. Трудно даже представить себе, как бы они жили, если бы не пасека! И все же Докия Петровна не соглашалась на продажу хаты. А Савва Петрович не терял надежды приобрести ее. Рассуждал так: это она упорствует, пока еще настоящих хлопот не узнала. А хлопот и в самом деле пока не было. Старая Евдошка, как и раньше, присматривала за хатой, а весной даже посадила на огороде кое-что. Но нежданно-негаданно неделю тому назад передала, что нужно ей обязательно и немедля перебираться к своей дочке в село: родился ребенок, и теперь стала нужна бабка в хате — к зыбке. Просила, чтобы кто-нибудь приехал, кому она могла бы оставить хату со всеми пожитками. Началось! Да еще и случилось не ко времени: Докия Петровна не могла отлучиться из дому, нужно было как следует к празднику подготовиться, а у Макара Ивановича начали уже — очень рано в это лето — пчелы роиться, тоже не мог оставить пасеку без присмотра. Довелось Павлу. Впрочем, сам вызвался. Как раз и работа застопорилась — писал повесть с условным названием «В водовороте революции», — от переутомления, наверно. Уже несколько дней ни строчки не мог выжать из себя. Хотя бы недельку надо голове дать передохнуть. К тому же манила и перспектива погостить на даче у дяди, с которым вот уже больше месяца не виделся. А хлопоты не страшны. За неделю без спешки — между пляжем и визитами к знакомым — подыщет какого старика сторожем до осени. Надеялся и на помощь дяди Саввы. Как старожил, безусловно, поможет в этом деле.