Артемидора (СИ)

Но словно чужими ногами стала в туфли, брошенные с ног перед сном, накинула поверх белой нижней рубахи тусклую ряску, чтобы впотьмах не сочли привидением и не перепугались по нечаянности. Взяла светлячок и побрела.

Девичий дортуарий находился в другом конце того же коридора, за десяток шагов до отхожего места. Пользоваться последним мало кому была охота - ставили себе под кровать ночные вазы из грубого фаянса и вечно боялись расплескать.

Дверь была приоткрыта внутрь - в бараке не было принято запираться.

- Зигги, - позвала Артемидора голосом, почти столь же тихим, как мысль. - Бела, Зигги у тебя?

И хоть ей не ответили, чётко поняла: их нет. Даже не так: Бельгарда, может быть, и есть, но затаилась или одурманена сном, а вот девочка...

Женщина по наитию двинулась дальше. К другой двери, закрытой туго-натуго, за которой её изощрённому тревогой уху слышалась тихая возня.

Понимание иногда опережает слова, действие следует раньше понимания.

Она не подумала деликатно повертеть наружную ручку засова или во имя приличий поцарапаться в косяк. С маху врезала плечом так, что отскочили и ручка, и запор, и само дверное полотно. Проехалась по полу, едва не свалившись в мокреть, уронила туда светильник. Счастье ещё, что вовремя уткнулась...

Во что?

Сперва показалось, что кто-то из монахинь тужится обширным задом, неумело, в дурацком ритме, отчего-то справляя нужду прямо на полу. Но тотчас увидела торчащие из-за обтянутой сукном спины крошечные, беззащитные ножки...

Перекорёжило от омерзения так, что пала на эту спину всей тяжестью, опрокидывая, сдвигая с жертвы. Пальцы, вымуштрованные тяжкой работой, клещами сомкнулись на мягкой, словно масло, шее, вонзаясь в хрящ и дробя кадык насильника.

И лишь потом к безымянной женщине вернулись имя, чувство и полное осознание, что, для кого и с кем она сотворила.

Зигрид, похныкивая, собралась в кучку, подтянув ступни под себя, и пытаясь утвердиться на коленках. Удавалось ей плохо.

Артемидора уже стала рядом, поддерживая. На лицо Арвида, распухшее, синеватое, с вываленным языком, старалась не смотреть: он не мог пошевелить и пальцем и явно отходил. А вот на обрушенную дверь оглянулась.

На пороге, очевидно, привлечённая хрипами и возней, столпом застыла Бельгарда. Лицо её выражало негодование, брезгливость и какое-то странное и страшное умиротворение.

- Говорила кому-то - раз обе спим на моей кровати, нечего брезговать моим горшком, даже если там моча с кровью, - сказала твёрдым голосом уж никак от неё не ожидаемое. - Не убыло бы от тебя - первые регулы ведь пришли и прошли?

- Не знала я, - бормотнула Зигги чуть онемевшим языком. - Он решётку выгнул и выбил стекло. Давно хотел ещё чудесных детей вместо погибших с мамой. А я уже стала как мама. Так он сказал сегодня.

- Теперь знаешь, - кивнула Бельгарда. - Встать сама сумеешь? Всё цело? Уходи, не смотри. Попроси старших, пускай тебе помогут. И нам.

Что было дальше - Артемидора вспоминала потом как нечто происходящее не на её глазах. В коридоре зажёгся яркий свет, коротко называемый "аларм", перепуганные лаборанты стали было высовываться наружу из спален, но на них зашикали. Рослые монахини в незнакомой коричневой одежде деловито вынесли труп на простыне, обняли за плечи и увели девочку, на ходу отпаивая пахучим снадобьем из скляницы. Остались только подруги. Да, стояли они уже не в месте позора, его намертво прикрыли и запечатали бумагой и поверх неё - красной смолкой. "Как там лампа - небось, горит по-прежнему, ничего ни с ней, ни от неё не должно сделаться", - пришло в голову дурацкое.

Ибо мысль Доры отказывалась работать как положено.

VI

Оставшись наедине с подругой, Бельгарда саркастически произнесла:

- Этот субъект завершил все стадии: человек, скот, овощ, камень. А у нас одно кончилось, другое начинается. Что скажешь на то?

- Не могу думать - затрясла головой её собеседница. - Одно понимаю: я убила, как будто я мужчина. Я виновата в чужой смерти.

- Ты так сказала, - интонация ответа была утвердительной только наполовину.

- Она... ей... Зигрид ничего не станется? Пара-липо-менон.

- А, ты припоминаешь. В Древнем Завете женщина считается виноватой в прелюбодеянии, если оно происходит близ стана, а её крика о помощи не слышно. Глупо: рот ведь можно заткнуть. Кляпом или страхом. Зигрид, должно быть, враз онемела: ведь и не женщина совсем. Скороспелка.

- Я и говорю. Это я виновата во всём.

- Должно быть, мне подмешали что-то в питьё и сено, каким набита подушка. Легла и как провалилась.

- Я и говорю...