Артемка

- А спрашиваешь, куда идем. К бабушке на свадьбу. Жалко, отец твой помер, а то бы сидеть вам вместе.

Артемка вспомнил ржавые решетки на окнах каталажки и серые заросшие лица, вечно выглядывавшие из этих окон.

«Не шмыгнуть ли в переулок? - подумал он. - Куда ему, толстому, гнаться за мной!»

Но Горбунов, словно догадавшись, вынул из кобуры огромный наган и показал Артемке:

- Видал? Попробуй только!

Около участка околоточный передал Артемку городовому, а сам пошел дальше. Городовой опять взял Артемку за воротник и, подталкивая, повел сначала вверх по лестнице, потом, через прокопченную табачным дымом канцелярию, вниз, в подвал.

Когда закрылась дверь и Артемка оказался в пахнувшей крысами темноте, ему стало страшно. Некоторое время он стоял у двери, вперив глаза в черное, как сажа, пространство. Вдруг близко кто-то сказал:

- Пух!

- Что? - шепотом спросил Артемка, сжимаясь от страха.

- Пух, - ответили ему и тоненько присвистнули.

«Какой-то знак, - решил Артемка. - Наверно, жульнический Как бы не ударили еще». И на всякий случай предупредил:

- Не очень-то! Я и сдачи дам.

Но «пух» и присвист чередовались с такой правильностью, что Артемка скоро догадался: спит кто-то.

Он протянул вперед руки и, нащупав деревянную скамью, лег.

«Чего я испугался? - подумал он. - Ну, посадили и посадили. Небось выпустят. А не выпустят - дёру дам!» - и, поворочавшись, заснул.

В КАТАЛАЖКЕ

Первое, что увидел Артемка утром, были синие, как на иконах у святых, глаза, бледное, в морщинках лицо И рыжая, начинающая седеть бородка. Человек стоял у самой скамьи, наклонив голову в черной бархатной шапочке, какие носили монахи, и смотрел на Артемку:

- Воришка?

- Какой там воришка! - нахмурился Артемка. - Политический я.

- Ну? Настоящий?

Артемка подумал и с сожалением сказал:

- Нет, еще не настоящий А ты кто? Монах?

Человек поднял руку к шапочке:

- Нет, путешественник я.

- Путешественник? - Такой профессии Артемка не знал. - Это как же?

- А так. Хожу из города в город, на людей смотрю, себя показываю.

- Бродяга, - догадался Артемка.

- Ну, бродяга, - согласился человек.

- А как же тебя посадили? - заинтересовался Артемка.

- А так и посадили. Встретил одного монаха. Познакомились, выпили. А потом стали о боге толковать. Я - одно, монах - другое. Ну и подрались. Монаха выпустили, а я сижу. Паспорт, видишь, у меня украли. А шапка - это трофей победы.

- Вот оно как! - сказал Артемка с удовольствием. - А в Москве ты был?

- В Москве? Всенепременно.

У дверей кто-то завозился с замком, дверь приоткрылась и в комнату просунулась усатая физиономия городового:

- Который хлопец, на допрос!

Артемка вскочил и тут только огляделся: серые стены, сводчатый потолок, под самым потолком два узких окна за решетками, на цементном полу деревянные скамьи-лежанки. Кроме него самого и «путешественника», в камере никого.

- Ну, долго будешь оглядываться?

- Иду, - сказал Артемка. - Как тебе некогда!

По гнилой лестнице поднялись в канцелярию. Горбунов, как будто еще более сонный, чем вчера, медленно поднялся из-за стола и, закрывая от лени на ходу глаза, пошел к обитой клеенкой двери. Городовой, стараясь не стучать сапогами, забежал вперед и открыл перед надзирателем дверь.

- Иди, - буркнул околоточный Артемке. Потом выпятил колесом грудь, подобрал живот и шагнул через порог: - Господин пристав, писаку привел.

Артемка тоже вошел, но сейчас же попятился назад: за письменным столом сидел мужчина с таким лицом, будто кто в шутку к человеческому туловищу, одетому в белый, с серебряными погонами китель, приладил бульдожью голову.

- Куда! Стать сюда! - услышал Артемка густой, отрывистый бас, похожий на лай простуженной собаки.

«Теперь пропал!» - подумал Артемка и подошел к столу. На зеленом, запачканном чернилами сукне лежали две брошюрки.

- Ты что же это, мерзавец, морочишь нам голову? Отвечай сейчас же: кто пьесу написал? Ну?

Артемка посмотрел в окно, откуда светило солнце, попрощался с волей и одним вздохом сказал:

- Я написал.

- Ты? - Пристав подскочил, как резиновый мяч, и Артемка под носом у себя увидел здоровенный кулак с золотым кольцом на пальце. - Ты?

- Я, - повторил Артемка и подумал: «Ударит - укушу».

Вероятно, эта же мысль отразилась и в его глазах: пристав быстро отдернул кулак, сел, отдышался и уже совсем другим тоном сказал:

- Дурак! Научили тебя гимназисты, ты и повторяешь ерунду, пользы своей не понимаешь. Ну кто поверит, что сапожник, да еще мальчишка, может пьесу написать! Дурак и есть.

Потупясь, Артемка молчал.

Горбунов шумно вздохнул и отрекомендовал:

- Он, господин пристав, вредный мальчишка, его добром не уломаешь.

- А вот мы его подержим на одной селедке да без воды, он и заговорит. Уведите его!

Артемка подумал: «Стану я есть твою селедку! Дурака нашел».

В камере, как только закрыли дверь, «путешественник» спросил:

- Били?

- Селедкой морить будут, - сказал Артемка и попросил: - Ну, рассказывай.

- Это про что?

- Да про Москву же. Какая она? Верно, народищу там!