Артемка

Теперь наступила очередь действовать мадам Клиснеё. Повязав изящный кружевной фартучек, она брала из рук поваров большие блюда с заливным сомом или телятиной и ставила их перед рабочими на стол. «Кушайте, дорогие друзья, приветливо говорила она почти без акцента. - С праздником вас поздравляю». Иных рабочих она называла по имени-отчеству. «А, Никодим Петрович, вот куда вы от меня спрятались, на самый край стола! Но я все равно вас нашла. Нашла, нашла, Никодим Петрович! - кокетливо щурилась она. - Подставляйте ваш бокал». Потом, сделав озабоченное лицо, спрашивала: «Как здоровье вашей супруги? Помнится, у нее все зубы побаливали. Привет ей от меня. И знаете что? Передайте-ка ей вот это. Говорят, оно здорово помогает от зубной боли». И, сняв со своей молочно-белой, полной шеи нитку искусственных жемчугов, которым в Бельгии грош цена, протягивала рабочему.

Не все знали, сколько стоило усилий «хозяйке праздника» заучить десяток имен рабочих, чтоб не назвать Семена Спиридоновича Никитой Ивановичем или не вручить брошь из позолоченного серебра Николаю Михайловичу для его супруги, умершей еще пять лет назад. И также не все знали, какую ничтожную долю годовой прибыли составляли все премии, которые выдавались рабочим за их каторжный труд в мокрых и зловонных цехах, за изуродованные ревматизмом руки и ноги, за преждевременную старость и инвалидность.

Кубышка внимательно присматривался к тому, что происходило вокруг, и морщил лоб, прикидывая что-то в уме. На мгновение взгляд его встретился со взглядом человека в добротном пальто, в фетровой шляпе, с красивой тростью в руке. Несмотря на молодость, человек был толст, даже тучен. Он быстро отвел глаза и заговорил с другим человеком, тоже молодым, но худощавым и таким рыжеволосым, что золотыми были даже ресницы.

Оркестр перебрался на деревянные подмостки, сколоченные тут же, между столов. Меланхолические вальсы из «Веселой вдовы» сменялись быстротемпными «Матчишем» и «Кек-уоком». На подмостки выходили то иллюзионист, превращавший дамские платочки в живых голубей, то встрепанный поэт, читавший разбитым, плачущим голосом стихи о «святом подвиге» белой армии, то танцоры, дробно отбивавшие чечётку. Наконец один из танцоров, он же и конферансье, объявил:

- Народный кукольный театр «Петрушка».

На скамьях захлопали, послышались выкрики:

- Даешь!

В городе уже крепко полюбили забавных кукол. Кубышка, подмигивая по старой клоунской привычке, расставил на подмостках ширмы, Ляся стала рядом. Василек, не посмевший взобраться наверх, чтобы, как всегда, стоять рядом с Лясей и, в случае чего, преданно защищать ее, вцепился в край подмостков и во все глаза смотрел на ширму.

Сперва все шло обычно: Петрушка пел, плясал, озорничал, колотил палкой капрала, попа, цыгана. Но вот Ляся объявила:

- Начинается новое представление: «Кот в сапогах».

Послышалось густое мяуканье, и на ширму вскарабкался толстый черный кот с зелеными глазами. Петрушка в страхе попятился:

- Музыкантша, это что же такое за чудовище морское?

- Это, Петр Иванович, не морское, а заморское, - ответила Ляся многозначительно.

- А можно его палкой?

- Да ты сначала поговори с ним, Петр Иванович.

- Кис-кис-кис!.. - позвал Петрушка. - Тебе чего надо?

- Дошел до меня слушок, будто ты на все руки мастерок, - басом ответил кот с легким иностранным акцентом и ласково замурлыкал.

- Будьте покойны, Кот Котович: захочу, так и блоху подкую.

- А сапоги мастерить умеешь?

- Ого!.. Лапти умел, а то чтоб сапоги не посмел! Много ли надо?

- Мрр… мрр… - еще ласковее замурлыкал кот. - Если будем делать вместе, то тысяч двести.

- Ты, кот, обалдел? На кой черт тебе такой задел?

И тут кот объяснил, что он уж старый, наел живот, обленился, а есть все больше хочется. Пошли белые мыши войной на серых. Кот помирился с белыми мышами, а те ему стали за это пленных серых доставлять. Все б хорошо, да трудно белым мышам в походах по болотам и полям без сапог маршировать.

- Ладно, - сказал Петрушка, - сяду сейчас за работу, а ты приходи в субботу: выдам тебе сапог партию на всю твою шатию, а тебе, кот, самые крепкие, большие, прямо как стальные.

Петрушка выдал коту сапоги, кот ушел, но вскоре вернулся: на ногах у него опорки. Уж не мурлычет, а ворчит:

- Ты что ж, обманом занимаешься? Песни поешь да прохлаждаешься, а подошвы на сапогах вширь и вкось потрескались!

- Ну?! Это я их малость не дожирил и в сушилке пересушил. Приходи в понедельник, смастерю тебе сапоги, и чересседельник.

Кот забрал новую партию сапог с чересседельником, но опять вернулся и уже не ворчит, а рычит - в первый же день сапоги расползлись.

Петрушка весело хохочет:

- Это я перезолил, кислоты с полпуда лишек в чан подложил! Жди меня в среду, я сам к тебе с товаром приеду.

Потом подкрадывается к коту и колотит его палкой, приговаривая:

- Получай сапоги! На-ка, ешь пироги!

Кот с ревом убегает. Но рева не слышно: его заглушает буйный хохот, несущийся со всех скамей.

Василек в восторге: никогда еще их театру так не хлопали, как сегодня.