Артиллерия и парусный флот

С другой стороны, когда император стал более терпимо относиться к западным «варварам» и их технологиям, консервативные круги и государственные деятели принялись активно препятствовать этой перемене. Иногда дело было только в зависти и подозрительности из-за репутации, приобретенной отдельными иностранными «варварами» при дворе императора.[132] Но было и еще кое-что: преобладающие среди обширных групп населения культурные традиции не способствовали инновациям. Конечно, мы без особого труда можем найти примеры ученых – государственных деятелей, которые приветствовали появление нового оружия и рекомендовали развивать собственное производство. Ван Хун еще в 1522 году послал португальские пушки к императорскому двору и потребовал, чтобы их использовали против монголов. Сюй Гуанци настоятельно рекомендовал приобрести пушки в Макао в 1619 году, а потом, еще раз, в 1630 году. Сунь Юаньхуа в 1621 году написал доклад, рекомендующий принятие западных технологий. Чжу Шисы сумел получить западные орудия при посредничестве миссионеров и предположительно использовал их в обороне Гуйлиня в 1648 году.[133] Но только усилий единиц было недостаточно, чтобы компенсировать консервативность общей массы. Превосходство западной научной мысли в вопросах астрономии и ее влияние на китайский календарь и управление делами империи оказалось слишком большим шоком для ученых государственных мужей, чтобы они могли сразу ее принять. Сама идея о том, что элегантные поэмы и строгие эссе, которые они изучали, оказались бесполезными в свете инженерных знаний Запада, была для них непереносима. Как убедительно выразился китайский писатель, скрывающийся под псевдонимом Му Фушэн, «военное поражение было технической причиной необходимости приобретения западных знаний, но оно было также и психологической причиной того, почему этого делать не следует. Китайцы инстинктивно предпочитали лучше признать военное поражение – от него можно рано или поздно оправиться, – чем столкнуться с психологическим кризисом: людям куда легче перенести унижение, чем утрату жизненных ценностей… Мандарины ощущали угрозу китайской цивилизации, независимо от экономических и политических проблем, и пытались противостоять этой угрозе без оглядки на экономическую и политическую опасность». В прошлом китайцам еще никогда не приходилось отказываться от гордости своей культурой: иностранные правители всегда принимали китайскую цивилизацию. Поэтому в истории Китая не было ничего, что могло бы помочь китайцам справиться с современным кризисом. Гордость своей многовековой культурой была настолько сильна, что стала главным препятствием переменам. Традиционные вкусы и собственная система ценностей также отнюдь не способствовали техническому прогрессу. Для большинства ученых государственных мужей эпохи Мин и начала эпохи Цин ничто не могло показаться менее привлекательным, чем шумные орудия и военные инновации. Как отмечал Ле–венсон в своей книге «Конфуцианский Китай», посвященные в тайны глубоко гуманистической культуры, ученые деятели Поднебесной были «непрофессионалами в полном смысле этого слова, не проявляющими ни малейшего интереса к прогрессу, склонности к науке, симпатии к коммерческой деятельности или пристрастия к практичности. Непрофессионалы в правительстве, получившие образование в области искусства, они оказывали лишь любительское влияние на искусство, поскольку были заняты в правительстве». Китайцы имели культуру, основанную на традициях и обычаях, и их невозможно было убедить, как заметил отец Лекомт (1655-1728), «использовать новые инструменты, отбросив старые, без специального приказа императора. Они больше восхищаются самыми бесполезными предметами старины, чем самыми совершенными из современных, тем самым кардинально отличаясь от нас, европейцев, поскольку мы любим только новое».[134]

Не только императорский двор и высшие государственные чины были негативно настроены к переменам. Все китайское общество было проникнуто духом традиций, превозносило индивидуальные добродетели и блестящее исполнение. И наконец, и верхушка общества, и средние и низшие классы были едины в своем презрении к солдатам и военным вопросам. «Военное – это одно из четырех положений, которое считается у них низким», – писал отец Риччи.[135] А Семедо добавил: слабость китайской армии обусловлена следующими факторами: 1) длительными периодами мира; 2) предпочтением, которое в этой стране отдавали учению, и презрением, испытываемым ко всему военному; 3) тем, что они назначают армейских командиров, руководствуясь не наличием у них военного опыта, а их грамотностью.