Артиллерия и парусный флот

Чтобы признать новую роль полевой артиллерии в подвижных сражениях и чтобы принять на вооружение соответствующую новую стратегию, мамелюкам пришлось пожертвовать ролью и престижем своей феодальной кавалерии, а именно социальным положением и престижем доминирующего класса. Это, в свою очередь, предопределило разрушение феодальных структур и глубокие социальные перемены, к которым государство было совершенно не готово. Прежде чем принять западную технику, китайцам пришлось в корне изменить свои взгляды, иначе говоря, пережить коперниковскую революцию, разве что чуть меньшего масштаба. В Азии внедрению и усвоению западных технологий препятствовали мощные социально-культурные факторы. В Европе ситуация была совершенно иной. Европейские рыцари эпохи раннего Ренессанса лелеяли идеи об огнестрельном оружии, как мамелюкские всадники все связанное с лошадьми. Но к 1500 году европейские дела оказались под контролем новых социальных групп, которые целесообразность предпочитали роскоши, а эффективность изяществу. Такие группы могли рассчитывать на постоянно увеличивающийся класс ремесленников, увлеченных своим делом – механикой и металлургией. Те самые факторы, которые первоначально способствовали развитию новых технологий, продолжали действовать и явились мощным стимулом прогресса: как было отмечено в предыдущей главе, европейское судостроение и промышленность, выпускающая артиллерийские орудия, продолжали быстро развиваться и в столетия, последовавшие за первым контактом португальцев с народами Азии.

Также следует отметить, что, за редкими исключениями, когда впервые речь заходит о некоей инновации, ее преимущества по сравнению с установившимися традициями не всегда являются очевидными. Первые европейские полевые орудия не отличались эффективностью. Посему отношение турок к первым образцам полевой артиллерии, так же как и отношение венецианцев к первым галеонам, не может считаться свидетельством человеческой глупости. При первом своем появлении инновации ценны не так своей сиюминутной выгодой, как большим потенциалом, а это второе качество не всегда легко увидеть.

Результат причудливой взаимосвязи многих факторов и обстоятельств, более или менее весомых, – один и совершенно недвусмысленный. Начиная с конца XV века первоначальный дисбаланс между Европой и остальным миром не только не сгладился, но, наоборот, увеличился. А для менее развитых стран ситуация существенно ухудшилась.

ЭПИЛОГ

Когда Васка да Гама бросил якорь в гавани Калькутты, местный житель спросил, что нужно португальцам в Азии. Предположительно Васко да Гама ответил следующее: «Христианство и специи». Когда Альбукерк в 1511 году напал на Малакку, он сказал своим офицерам, что они должны максимально выложиться в предстоящем сражении. Тому имелось две причины: «Тем самым мы сослужим хорошую службу Господу нашему, очистив страну от мавров и загасив пожар секты Магомета… Хорошую службу мы сослужим и королю нашему Дону Мануэлю, если возьмем этот город, являющийся источником специй и лекарств». Бернал Диас, говоря о мотивах, которые привели его и ему подобных в Индии, писал, что они покинули Европу, чтобы служить Богу и его величеству, чтобы дать свет тем, кто пребывал в темноте, и чтобы разбогатеть, к чему стремятся все».

Вооруженные пониманием своей великой миссии и крестом, конкистадоры добились успеха там, где потерпели неудачу средневековые купцы, и сумели примирить противоречие между бизнесом и религией, которое владело сознанием средневековой Европы. Нет никаких оснований сомневаться в искренности их заявлений, но можно удивляться их реализму и обоснованности их рационализацией. То, что европейцы довольно часто были проникнуты религиозным пылом и нетерпимостью, – это факт, не требующий доказательств. Но представляется сомнительным, что религиозный элемент присутствовал в числе мотивов, заставлявших людей срываться с места и плыть за моря. Хотя, по прибытии их в дальние страны, он, безусловно, снова приобретал немалое значение. Религиозные убеждения давали людям храбрость в сражениях, поддерживали в тяжких испытаниях, способствовали проявлениям жестокости после победы. Но, если не считать миссионеров, европейцы, отправлявшиеся в опаснейшее путешествие, больше думали о мамоне, чем о просвещении заблудших душ. Живший в XVI веке дипломат Ожье Гислен де Бюбек был закоренелым пессимистом, но вряд ли он был далек от истины, когда утверждал, что для «экспедиций (в Индии и страны противоположного полушария) религия дает предлог, а золото мотив».[148]