Артёмка

И тут произошло то, что навсегда осталось в моем сердце: Любим вздрогнул и быстро поднялся с колен. Поднялся и как завороженный, с лицом, окаменевшим в невероятном напряжении, с устремленными в одну точку глазами, медленно-медленно двинулся к зрителям. Вот он сделал шаг, другой, третий, и, когда до края сцены осталось полшага, два крика, раздавшиеся один за другим, всколыхнули весь зал:

– Пе-епс!..

– Арти-омка!..

Любим Торцов взмахнул руками и ринулся в зал, в распахнутые объятия черного великана.

– Эх! – сказал Труба, снимая цилиндр и бороду. – Опять сорвался спектакль. Ну, как заколдовал его кто!

В Москву

Утром Пепс, Артемка и Таня сидели в картонной «комнате» и оживленно разговаривали. Я полез под сцену, откопал сверток. Увидев его в моих руках, Артемка быстро встал, вынул из тряпочки кожаный бумажник и застенчиво улыбнувшись, протянул его Пепсу:

– Это тебе. Сам сделал… Еще тогда…

– О-о! – сказал Пепс и, как всегда, когда благодарил, приложил руку к сердцу. – Какой тонкий работа! – Он пошарил в кармане, вытащил конверт и почтительно вложил его в бумажник. – Письмо товарищ народный комиссар. Надо тут класть. Хороший память.

– А это узнаешь? – вынул Артемка часы с серебристым циферблатом.

– Живой? – несказанно удивился Пепс.

Артемка подумал и нерешительно развернул парчу.

– Это – Лясе на туфли, – сказал он потупясь. – Всю жизнь ношу с собой. Потом поднял голову и твердо, будто приготовился услышать сокрушающую весть, спросил: – Пепс, где она?

– О, да, да, да! – закивал Пепс головой. – Такой красивий девочка, очень умний девочка! Она писал мне от город Астрахань… Очень добрий письмо. Она писал мне, что хочет тоже ехать Москва, что хочет учить… как это… на балет… Она спрашивал, дие есть Артиомка…

– Так она… в Москве? – с волнением спросил Артемка.

– Не знаю, – сокрушенно развел Пепс руками. – Она давно писал, еще война не был.

Артемка с упреком глянул на своего друга, завернул парчу в тряпочку и решительно сунул ее под гимнастерку.

Таня сидела опустив глаза.

В «комнату» один за другим стали входить наши ребята. Окружив Пепса, они жали ему руку и уговаривали:

– Не уезжайте! Мы вас в наш союз примем. Сразу помолодеете.

Пепс добродушно улыбался. Но, когда просьбы зазвучали настойчивее, вынул бумажник, из бумажника – письмо и со, значительным видом прочитал:

– «Не наживе дельцов и не обману будет служить у нас спорт, а физической культуре всех трудящихся. Оставьте же ваши колебания и езжайте в Москву».

Подошел и командир с Дукачевым.

Все двинулись в зрительный зал, накрыли там стол кумачом, и собрание началось. Вопрос был один: выборы делегата на Первый Всероссийский съезд социалистических союзов рабочей молодежи. Таня сказала:

– Товарищи, может, нам и не положено посылать своего делегата – мало еще нас, и ничего мы еще такого не сделали пока, – а мы все-таки пошлем.

– Пошлем! – решительно отозвалось собрание.

– Может, нашу просьбу уважат, – продолжала Таня, – и дадут нашему делегату слово на съезде.

– Даду-ут! – уверенно сказали ребята.

– Ну, так кого ж пошлем на съезд? Тогда все, точно сговорившись, в один голос крикнули:

– Артема Загоруйко!

– Я так и думала! – радостно сказала Таня. – И Дмитрий Дмитриевич не сомневался.

Проголосовали и выбрали Артемку единогласно.

– Теперь наказ надо дать, – сказал командир. Посыпались предложения:

– Чтоб били врагов не щадя жизни!

– Правильно разбираться в политике: что в ней к чему.

– С винтовкой аккуратно обращаться!

– Кто покуда неграмотный, чтоб в два счета обучился!

Одна из поселковых девушек потребовала:

– Чтоб парни не задирали нос перед девчатами, не обижали их.

Все засмеялись.

– Это ж ты в чей огород? – с вызовом спросил Ванюшка.

– Ни в чей, а вообще. Понятно? Ванюшка поморгал, поскреб в затылке и растерянно сказал:

– Понятно.

Артемка сидел ни жив ни мертв. От высокой чести, которую оказали ему товарищи, к тому же так неожиданно, он онемел и только к концу, когда наказ записали и проголосовали, решился поднять руку Начал он тихо, хриплым от волнения голосом, сбиваясь и растерянно останавливаясь. Но потом выправился.

– Товарищи, – сказал он, – я слово «Ленин» еще мальцом слышал. Фабричные его называли, что в будку к отцу сапоги чинить носили. Где мне тогда было знать, что равного слова на свете нет! Но все ж таки я понимал: для трудового народа в этом слове вся правда и все надежды… А потом пришел в будку Дмитрий Дмитриевич. Отца уже не было, один я был на свете… Оставил он мне книжки, душевно поговорил, в театр сводил. И не раз я потом думал: «А может, это сам Ленин ночевал у меня в будке?..» Глупо, да? А я рассуждаю так: кто такой Дмитрий Дмитриевич? Коммунист, партийный человек. А кто создал партию коммунистов? Ленин. Вот оно и выходит: хоть не сам Ленин побывал у меня в будке, а будто и он. И еще я хочу сказать вот что: сколько ни есть тут нас, молодых, все мы идем за товарищем Лениным, за коммунистами. А чего ж наш союз называется по-другому? Почему он называется социалистическим? Пусть тоже называется коммунистическим, как и сама партия. А то, что ни говорите, обидно как-то, вроде мы чужие…