Артистка

Семья Михальченко обитала в просторной квартире в центре. Это была настоящая старая Москва, столь любимая Викой по книгам и советским фильмам. В уютном дворике шелестели высокие густые тополя, а на лавочках возле ухоженных палисадников сидели милые интеллигентные старушки…

Супругу Мастера звали Ксенией. Она оказалась симпатичной ухоженной блондинкой лет сорока пяти. Встретила их радушно: Данилу – как давнего друга семьи, а Вику – как его спутницу.

– Данечка, как же ты давно тут не был! – воскликнула она, расцеловывая Стрельникова в обе щеки. – Совсем нас забыл…

– Да я-то не забыл, – оправдывался он, – просто закрутился с делами…

В прихожую навстречу гостям вышел и сам Михальченко. Первое, что он спросил, было:

– Вика, ну что, экзамен-то сдала?

Она заверила его, что всё в полном порядке, но ей – чего уж там – было ужасно приятно, что он так переживает за её успех.

– А где Анютка? Где эта маленькая бестия? – поинтересовался между тем Данила.

Ксения развела руками:

– Увы, её сейчас нет. Каникулы же, чего торчать в пыльном загазованном городе… Мы её на Чёрное море в детский лагерь отправили.

– Не в наши края, случайно? – полюбопытствовал Данила.

– Поближе немного… – ответил Михальченко. – В Сочи.

– А ты откуда родом? – вполголоса спросила Стрельникова Вика.

– Из Ялты. Это в южной части Крыма. Не бывала там?

– Я, вообще-то, в курсе, где находится Ялта, – обиженно фыркнула Вика, а затем, немного смущаясь, призналась: – Но вот на море я никогда не была.

Данила воззрился на неё в искреннем изумлении:

– Ни единого разочка? Да как же ты жила все эти годы?

– Вот так и жила, – огрызнулась Вика.

Он понял, что допустил бестактность, и покаянно прижал руку к сердцу:

– Извини, если ненароком обидел… Я не хотел. А на море ты обязательно должна побывать. Да хотя бы у меня в гостях, я приглашаю! – Он подмигнул.

Добродушная полная домработница Дуня в столовой уже накрывала на стол, а из кухни доносились божественные ароматы. Вика незаметно сглотнула голодную слюну – прав, ох, как прав был миляга Фунтик, когда предлагал ей поехать в гости хотя бы только ради того, чтобы нормально поесть. Все недели, проведённые в столице, Вика питалась впроголодь и всухомятку: то быстрорастворимой лапшой, то чипсами, то бутербродами с маслом. Желудок уже начинал подавать признаки недовольства – болеть в самый неподходящий момент. Вике оставалось лишь трусливо уповать на то, что у неё пока не язва, а хотя бы гастрит.

– Прошу к столу, – пригласили хозяева дома. – Если желаете помыть руки, то вам туда… Данила, проводи гостью в ванную, ты же знаешь где.

Сначала домработница принесла ароматный бульон в пузатой фарфоровой супнице. К бульону подавались также маленькие румяные пирожки. Вика страшно боялась капнуть на льняную белую скатерть, но между тем за обе щеки уплетала бульон с кусочками курицы, чувствуя в животе настоящий праздник. Она и забыла, когда в последний раз ела горячий суп, да ещё такой вкусный… Затем настал черёд телячьих отбивных и жареной картошки с нежными лисичками. Запивали еду чудесным крымским вином – его привёз Данила.

Вике было неудобно признаться, что она уже сыта по горло, – так обедать она не привыкла. Ей стало тяжеловато уже после того, как она прикончила бульон и доела пирожок. Отведав пару ломтиков картошки, она отчётливо осознала, что может вот-вот лопнуть. Однако первой вставать из-за стола было невежливо, и она отчаянно делала вид, что ест, гоняя пищу вилкой по тарелке.

Через силу прожевав ещё один кусочек жареного картофеля, Вика с тоской взглянула на отбивную и поняла, что сейчас умрёт. К счастью, Данила уловил мученическое выражение её лица. Подмигнув, он показал взглядом, что готов прийти на помощь и съесть её отбивную сам. Это было настолько по-детски и в то же время так трогательно, что она немедленно воспользовалась спасительным предложением. Делая какие-то отвлекающие пассы левой рукой, правой Данила ловко подцепил вилкой мясо с Викиной тарелки – и в считанные доли секунды перебросил его себе. Хорошо, что чета Михальченко сидела на противоположной стороне стола, заставленного всевозможной посудой (супницей, салатником, графином), и потому манипуляций Стрельникова не заметила. Или же они просто не обратили на это внимания, будучи хорошо воспитанными…

Затем Дуня подала чай – к сожалению, с пирожными, но есть их было уже необязательно. Вика тайком ослабила ремень на джинсах и откинулась на спинку стула, чувствуя себя не то что сытой – а, как говорила она сама в детстве, «наетой-обожратой».

– Кстати, Вика, – доверительно спросил Михальченко за чаепитием, – а ты сама, вообще, изначально куда поступить планировала?

Она решила ответить честно.

– Всегда хотела в Щуку. Откровенно говоря, про ВГИК даже как-то не думала, потому что всё-таки мне театр роднее, а тут институт кинематографии…

Александр Яковлевич покачал головой:

– Ну, зря ты так… зря… Сходи на спектакли наших студентов, посмотри, тебя пропустят в учебный театр.

– Обязательно схожу, – пообещала Вика.

– А сколько тебе лет, напомни?

– Почти двадцать один.