Артюр Рембо

Мсье,

Как вы, должно быть, рады, что уехали из Шарлевиля! Мой родной город — самый идиотский во всей провинции. На этот счет, как видите, у меня нет больше сомнений. По той причине, что мы рядом с Мезьером, по той причине, что по нашим улицам разгуливает две-три сотни пехотинцев, наше блаженное население ведет себя откровенно шапкозакидательски, не то что осажденные в Меце или Страсбурге! Как это отвратительно — эти лавочники на покое, вновь надевшие форму! Сногсшибательное зрелище: нотариусы, стекольщики, сборщики налогов, столяры — огонь в глазах, брюхо колесом, шаспо[35] наперевес, — патрулирующие окрестности Мезьера. Патрульотизм — так я это называю. Моя Родина поднимается на свою защиту!.. По мне, лучше бы она осталась сидеть; сапогам место под лавкой! Это мой принцип.

Я выбит из колеи, я болен, я глупею, я в ярости, я-в отчаянии; я ожидал ярких солнечных лучей, бесконечных прогулок, отдыха, поездок, приключений, наконец; более всего я мечтал о газетах, книгах… Ничего! Ничегошеньки! В книжные лавки не приходит ничего нового; Париж с премиленькой улыбкой насмехается над нами — ни одного свежего издания! Вот она, смерть! Из газет только и есть, что «премногоуважаемый» «Арденнский курьер»…

Рембо рассказывает, что прочел в последнее время: «Три дня назад я принялся за «Опыты»[36], потом перечел «Сборщиц колосьев»[37] — да! я перечел эту вещь!» Восклицательные знаки призваны сказать: смотрите, до чего я дошел, читаю такую посредственность! Однако не все было так плохо: «Я купил «Галантные празднества» Поля Верлена, очень милая книжица за 12 экю. Диковинная, чудная, но — без дураков — восхитительная… Советую вам купить «Песнь чистой любви», другой сборник того же автора, он недавно вышел в издательстве Лемерра; я его не читал — до нас ничего не доходит; но в газетах его очень хвалят» (на самом деле к тому моменту по редакциям были разосланы только сигнальные экземпляры, а тираж в магазины еще не пришел).

В этом письме не было речи ни об отъезде, ни о Париже, ни о журналистике, однако постскриптум гласил: «Вскоре расскажу о жизни, которую буду вести после… каникул…»

Через четыре дня после отправки письма, 29 августа, в понедельник, семья Рембо — мадам, одетая в черное, прямая как истукан, Изабель, Витали в «зелено-блеклых одеждах», и сам Артюр (Фредерик до сих пор не вернулся) — отправилась на прогулку «на луга» между крепостными стенами Мезьера и берегом Мааса, обсаженным липами. Стояла прекрасная погода.

И что же случилось дальше?

Это описано в стихотворении «Воспоминание»: «Он» (Артюр) удаляется, оставляя «мадам» за вышиванием, а двух сестер за чтением книжки, прячется, а потом незаметно бежит на вокзал:

Мадам стояла слишком прямо на поляне
соседней; зонт в руке, и попирая твердо
цветок раздавленный; она держалась гордо;
а дети на траве раскрыли том в сафьяне

и принялись читать. Увы, Он удалился…

Подобно ангелам, расставшимся в дороге,
невидим за холмом[38]. И вот она в тревоге,черна и холодна, бежит за тем, кто скрылся[39].

Ее боль понятна — от нее сбежал уже второй сын!

На вокзале «его»¹ ждал сюрприз — движение на линии Шарлевиль — Париж прекращено! В самом деле, мы читаем у Жюля Пуарье в его превосходной книге «Мезьер в 1870 году»: «Днем 29 августа немецкая кавалерия разобрала рельсы между Аманью и Сольс-Монкленом; но вскоре путь был восстановлен. Однако несколько часов спустя немцы разобрали рельсы на перегоне Лонуа — Пуа».