Артхив. Истории искусства. Просто о сложном, интересно о скучном. Рассказываем об искусстве, как никто другой

Новая трагедия не заставила себя долго ждать. В декабре 1900 года Пабло в компании самого близкого своего друга Карлоса Касагемаса приезжает к родным в Малагу, чтобы отпраздновать Новый год. Карлос в то время страдал от безответной любви к девушке, с которой друзья познакомились во время одной из последних поездок во французскую столицу. Несмотря на насмешки и унижения со стороны жестокой возлюбленной, Касагемас рвался в Париж, чтобы увидеться с ней, и, в конце концов, ему удалось уговорить художника отпустить его. Сам же Пабло Пикассо отправился в Мадрид и с головой погрузился в работу. Спустя некоторое время художнику принесли страшную весть: Карлос застрелился в Париже, перед этим попытавшись убить свою возлюбленную.

И снова Пабло терзается чувством вины: он не должен был отпускать Касагемаса одного, он вообще не должен был его отпускать! С болью от утраты Пабло справляется единственным возможным для него способом – он рисует. Так начинается холодный, тоскливый и пронизанный чувством безысходности «голубой период» в его творчестве. И с этого же момента начинается отсчет зрелой художественной карьеры Пикассо.

Единственный кумир

Одним из самых памятных и знаковых моментов в жизни художника стала ретроспектива работ Поля Сезанна на Осеннем салоне в 1907 году. Само собой, Пикассо и раньше видел картины великого француза, однако лишь на этой выставке, по его словам, смог по-настоящему погрузиться в них и в полной мере оценить их великолепие. Позже Пикассо сказал: «Влияние Сезанна постепенно заполнило абсолютно все».

По мнению многих искусствоведов, именно творчеству Сезанна мы во многом обязаны появлением кубизма. Сужение видимого мира до простых, базовых форм, «фасеточные» мазки, ломаные линии и уплощение пространства – все это стало первым шагом в развитии современного искусства. В полотнах Сезанна Пикассо увидел модель, с помощью которой учился улавливать самую суть вещей, перенося ее на холст в соответствии со своим особым видением. С 1907 года Пикассо начинает экспериментировать с формами в тесном сотрудничестве с Жоржем Браком. И Сезанн был для них бессменным ориентиром на протяжении всего периода совместной работы.

Спустя много лет в одном из интервью Пикассо сказал: «Имеет значение не то, что художник делает, а то, кем он является. Сезанн никогда не заинтересовал бы меня, если бы он жил и думал, как Жак-Эмиль Бланш, даже будь нарисованное им яблоко в десятки раз красивее. Что привлекает наше внимание, так это тревожность Сезанна. В этом состоит его главный урок».

Единство противоположностей

Жорж Брак появился в студии Пабло Пикассо весной 1907 года, чтобы увидеть нашумевших «Авиньонских девиц». Фовист Брак и сам был участником бунтарского художественного движения: еще каких-то пару лет назад «дикие звери» наделали в Париже много шума. Но то, что он увидел в мастерской Пикассо, было чем-то принципиально новым. По одной из легенд, когда Брак впервые увидел «Авиньонских девиц», он заявил: «При взгляде на эту картину возникает ощущение, что вы пытаетесь заставить нас есть паклю или пить бензин и плеваться огнем». Откровенная, нарочитая, наглая «неправильность» «Авиньонских девиц», упрощенные формы, изломанные фигуры и искаженные пропорции настолько ошеломили Брака, что он решил во что бы то ни стало подружиться с этим странным испанцем. Но между началом дружбы и стартом совместной работы пройдет еще немало времени. И на протяжении долгих месяцев в творчестве Пикассо и Брака постепенно будет выкристаллизовываться то, что потом ляжет в основу стиля, навсегда изменившего мировое искусство.

Следующие несколько лет Брак и Пикассо были неразлучны. Они были одновременно соратниками и соперниками, наставниками и учениками друг друга. Их связь была настолько тесной, что порой они даже сами затруднялись определить точное авторство созданных картин. И каждую из этих картин они пристально изучали, обсуждали, критиковали, мотивировали, поощряли и постоянно бросали друг другу вызовы. Пикассо позже вспоминал: «Почти каждый вечер либо я приходил в студию Брака, либо он в мою. Каждый из нас должен был увидеть, что другой сделал в течение дня». Брак однажды выразился более поэтично: «Мы были подобны двум альпинистам в одной связке».