В начале 1934 года на Фриду обрушилось сразу несколько сокрушительных ударов. Ее третья беременность вновь закончилась выкидышем. А вскоре после этого она узнала, что Диего изменяет ей с ее младшей сестрой Кристиной. Кало подозревала, что у ее мужа случилось новое увлечение, но и представить не могла, что «другой женщиной» окажется ее родная сестра. Фрида чувствовала себя преданной сразу двумя самыми любимыми людьми. Она бросила Диего и на несколько месяцев поселилась в отдельной квартире. Свою боль художница привычно изливала на холст. Она пишет сцену жестокого убийства, о котором прочитала в газетах, и называет картину «Всего-то несколько царапин!».
Однако, несмотря на предательство, долго оставаться в разлуке с Диего Фрида не смогла. Супруги воссоединились в конце 1935 года, но все равно жили порознь. Их дом состоял из двух отдельных строений, соединенных воздушным мостиком: в одном из них жила Кало, во втором – Ривера. За время разлуки Фрида успела завести несколько романов с мужчинами и женщинами. Диего, который никогда не был образцом верности, страшно ее ревновал, поэтому свои романтические похождения художница старалась держать в секрете.
В 1937 году в поисках политического убежища в Мексику приехал Лев Троцкий с женой Натальей Седовой. Их поселили в «голубом доме», в котором прошло детство Фриды, и в котором по-прежнему жил ее отец. Кало и Троцкий достаточно быстро сблизились, их запретный роман был страстным и тайным. В какой-то мере интимная связь с таким видным человеком, которого Диего безмерно уважал, была для Фриды способом еще раз отомстить неверному мужу за интрижку с Кристиной. Фрида и Троцкий общались между собой на английском языке, которого не понимала Наталья, и передавали друг другу любовные записки, обмениваясь книгами. Но Седовой совсем необязательно было понимать их разговоры, чтобы обо всем догадаться.
Надо сказать, что «старик» быстро наскучил художнице, и их связь прекратилась. Вскоре после этого Фрида написала автопортрет, посвященный Троцкому, который он повесил в своем кабинете. Впрочем, когда он с женой покидал «голубой дом», Наталья убедила его не забирать с собой картину.
Фриде пришлось долго добиваться популярности в родной Мексике, несмотря на то, что еще в 1938 году она наделала много шума в Нью-Йорке, где проходила ее первая персональная выставка в галерее Джулиана Леви. Критики, поначалу отнесшиеся к «миссис Ривере» скептически, были очарованы ею и самобытностью ее картин. Вскоре после этого Кало отправляется в Париж по приглашению Андре Бретона, пообещавшего художнице устроить ее персональную выставку. Они познакомились во время визита Бретона и его супруги Жаклин Ламба в Мексику. Поэт и художник был поражен работами Фриды и сообщил художнице, что она пишет в стиле сюрреализма, чем немало ее удивил. Однако, несмотря на обещания, организацией выставки Бретон так и не занялся. Фрида узнала об этом только после приезда в Париж, очень разозлилась на Бретона и стала называть парижских сюрреалистов «чокнутыми сукиными детьми».
Фрида очень неуютно чувствовала себя вдалеке от родной Мексики. Ни Нью-Йорк, ни Париж ее не впечатлили, она рвалась назад, в свой «Голубой дом», где она родилась и прожила почти всю жизнь, к своему Диего. Они уезжали и возвращались, ссорились и мирились, разводились и женились вновь, жили в разных домах, соединенных мостиком. А тем временем рассыпающееся на части тело Фриды пытались собрать воедино при помощи металлических корсетов, многочисленных операций и лекарств.
Первая персональная выставка Фриды Кало в Мексике состоялась только в 1953 году. К тому моменту художница уже была прикована к постели и постоянно находилась под действием сильных болеутоляющих и алкоголя. Но такое важное событие в своей жизни она пропустить никак не могла. Во время открытия выставки Фриду внесли в Галерею современного искусства на носилках и уложили на кровать в центре зала.
В последние годы Кало становилось все тяжелее рисовать. Она вернулась к тому, с чего начинала – писала натюрморты, лежа в постели. Последней работой Фриды считается картина «Viva la vida! Арбузы»
(1954), однако, судя по четким линиям и уверенным мазкам, она была написана задолго до этого. Финальным штрихом стала надпись кроваво-красной краской, словно вырезанная на спелой мякоти арбуза. Viva la vida! – «Да здравствует жизнь!» Что же еще, как не этот дерзкий вызов, могла написать Фрида Кало, уже заглядывая в глаза смерти?