4 октября 1982 года Жан-Мишель впервые встретился со своим кумиром. Конечно, до этого он видел Уорхола не раз, да и сам мэтр был наслышан об уличном художнике. Их встречу организовал арт-дилер Бруно Бишофбергер. Баския даже продал Уорхолу пару своих открыток. Они провели в обществе друг друга совсем немного времени. Уорхол сделал несколько снимков Жан-Мишеля своей знаменитой камерой «Полароид», и Баския попросил, чтобы их сняли вместе, после чего быстро откланялся. И спустя каких-то пару часов его помощник доставил на «Фабрику» Уорхола полотно «Две головы», изображавшее обоих художников. Себя Баския написал в свойственном ему примитивистском, почти мультяшном стиле (широкая улыбка и волосы торчком буквально излучают счастье от встречи с королем поп-арта). Интересно, что при этом Уорхол изображен в совсем другой технике, его портрет очень натуралистичен, хотя и написан буквально несколькими штрихами.
Картина, доставленная Уорхолу, была еще полностью сырой, естественно, краски не успели бы просохнуть за столь короткий срок. Но для Жан-Мишеля это было не так уж важно. Как и то, что помощнику пришлось практически бежать с десяток кварталов с картиной в руках, потому что она не влезала в такси. Тем не менее Баския все же добился того, на что рассчитывал, – он произвел впечатление на самого Энди Уорхола. Можно себе представить, с какой скоростью писал Баския, ведь и ему самому, и помощнику еще понадобилось время на дорогу. В тот день Уорхол, рассматривая неожиданный подарок на глазах у всей «Фабрики», сказал: «Он работает быстрее, чем я. Я по-настоящему завидую». С этого дня началась их дружба.
Колдовство – вещь капризная и коварная, требующая полной отдачи. Оно-то и сыграло с молодым художником злую шутку. Его самобытные, яркие, иногда пугающе откровенные полотна, похожие на наскальную живопись, публика отказывалась воспринимать без привязки к происхождению художника. Политкорректный термин «афроамериканец» появился гораздо позже, а тогда Жан-Мишеля чаще всего называли «черным Пикассо». Художника это очень злило, он раздражался, когда его искусство называли примитивным. Он не желал становиться всего лишь прирученной «черной пантерой» в кругу нью-йоркской богемы.
Но как бы там ни было, Баския на самом деле стал первым прославившимся темнокожим художником. Когда Жан-Мишель и Уорхол появлялись на публике, люди замирали и начинали таращиться на колоритную пару: похожий на гипсовую статую стареющий Энди и молодой, удивительно красивый, полный юношеской энергии Баския с торчащими наподобие короны волосами.
Корона, кстати, была отличительным знаком Жан-Мишеля еще со времен стрит-арта. Он никогда не лукавил, полностью отдавая себе отчет в том, зачем занимается живописью. Больше всего художник мечтал прославиться. В каком-то смысле он себе эту корону наколдовал. Только вот плата оказалась слишком высокой.
Образ жизни, который Баския вел до обретения известности, то, что он жил на улице и едва окончил школу, сказывалось на том, как его воспринимала нью-йоркская богема. В их понимании он был практически дикарем. И мало кто догадывался, что уже в четыре года будущий художник умел писать, а к 11 свободно говорил на трех языках (английском, испанском и французском).
Такое отношение, само собой, наложило отпечаток и на самого Жан-Мишеля. Когда он наконец-то добился вожделенной славы, то стал настоящим параноиком. Он мог свободно общаться только с теми людьми, которые были рядом с ним уже много лет, всех остальных художник подозревал в корыстных мотивах и попытках его использовать. При этом в его громадном лофте, который служил ему и домом, и студией, деньги могли запросто валяться на полу вперемешку с картинами и пакетами с марихуаной. Даже став миллионером, Баския не задумывался о том, чтобы хранить деньги в банке. Чаще всего он их тут же тратил. Он пил дорогие вина, объедался деликатесами и носил исключительно костюмы от Армани, в том числе и во время работы над картинами.
И, конечно, львиная доля накоплений художника спускалась на наркотики. Начиная от «невинной» марихуаны и заканчивая кокаином. Баския накачивался амфетаминами, чтобы работать по 20 часов кряду, а потом колол себе героин, чтобы уснуть. Некоторые знатоки даже могут определить по его картинам, под воздействием какого именно вещества писалась каждая из них.
Внезапный уход Энди Уорхола стал для Жан-Мишеля самым серьезным ударом за всю его жизнь. Уорхол был его наставником, учителем, гуру. Он помог молодому протеже стать частью мира американского искусства, познакомил его со множеством влиятельных и просто интересных людей. Предоставил ему жилье и дал возможность писать без ограничений. В конце концов, просто разговаривал с Жан-Мишелем обо всем подряд, начиная с историй из детства и заканчивая философией.